Вкус жизни

Как-то напился до чертиков и утром проснулся в чужой постели. У Тани надлом произошел. Стыдно ей было. Ходила опустив глаза. Выхолощенные недоверием к мужу и страхом за семью, одинокие вечера тянулись мучительно долго. А раз в пику мужу напилась с подвернувшимися по случаю бомжами. Мол, полюбуйся! Нравится? Теперь жалость к себе управляла ее словами и поступками. После глупой измены Ивана они совсем отдалились. На них больно было смотреть. Таня страдала, ее сердце разрывалось горькой обидой, гордость подхлестывала желание поскорее покончить со всем этим адом, но инстинкт самосохранения и женское чутье подсказывали ей необходимость бороться за семью. А Ваня, и раньше не отличавшийся особой чуткостью, даже не пытался угадать нюансы ее чувств. Он взял себе за правило не вникать в дела семейные. Деньги иногда приносил, и ладно.

Все понимали, что его окончательное падение было только вопросом времени. Быстро надвигалась беда, ни отвратить, ни приостановить которую Таня с ее мягким характером не могла. Она, в сущности, жила тем, что верила в силу любви, способную победить любые несчастья, и это мешало ей правильно оценить ситуацию. Он-то уже не любил. И ничего тут не попишешь.… Первое время он еще пытался не показываться дружкам на глаза или отнекивался, упирался, стремился отделаться от них. А когда они его уламывали, уговаривали, он переставал считаться с женой, не чувствовал угрызений совести, и ее увещевания падали в пустоту его сердца, тонули в водке. А она ничего не могла предпринять и только смотрела ему вслед с чувством растерянности и обиды. Сердцем тянулась к нему, а умом не могла отыскать основания для совместной жизни.

Прошло совсем немного времени, и Иван перестал внимать спасительным мольбам жены – собутыльники пересилили. Слаб духом был! Увяз в пороках, пропал. А ему следовало бы подумать о последствиях своего поведения, и не затянула бы его подлая, злая сила алкоголя. Инстинктивного тяготения к семье у него уже не было, и он не видел необходимости обуздывать себя. Такое вот сокровище! Надежда и опора семьи! Знаете, я не очень высоко расцениваю человеческую природу отдельных особей. Иван – бесподобный образчик трусости, слабости характера и отсутствия здравомыслия. Не сдал он экзамен на зрелость. Я не выгораживаю Таню, но Иван старше, армию прошел, а она была неопытной маминой дочкой, – горько добавила учительница и, вздохнув, продолжила печальную исповедь.

Таня не выдержала постоянных попоек мужа и, чтобы избежать необходимости встречаться с его гадкой компанией, ушла к матери. Он приходил к ним и, впадая в бешенство, с перекошенным лицом орал угрозы. А протрезвев, снова становился тихим, плакал, просил прощения, умолял вернуться. Таня не спешила ставить крест на нем, терпеливо выслушивала его пьяные излияния, усилием воли подавляла раздражение и готовые вырваться грубые слова. Заботой пыталась смягчить создавшееся положение, шла на уступки. Может, и правду говорят, что мера любви у всех разная, а мера ненависти одна, – задумчиво и грустно подвела итог своим размышлениям учительница.

Когда силы и терпение Тани иссякли, она поняла, что оборонительная позиция не помогла, что ее старания не увенчались успехом, и сдалась. Не оценил Ваня безграничной доброты своей жены. Не подействовали на него ее простые чистосердечные слова. Ее душа, до замужества не знавшая горя, закрылась и примирилась с горькой участью. Таня чувствовала себя самой несчастной на свете, ведь главной для нее в жизни была любовь. За нее она так долго боролась.

–…До моего уплывшего сознания снова доходят слова учительницы. Я встряхиваю с себя забытье и прислушиваюсь.

«Не знаю всех подробностей их отношений, но слышала, что родственники от Ивана открестились сразу же, на жену вешали всех собак, говорили, что не следовало бы ей уходить от него. А я считаю: если человек тонет, спасать его надо всем вместе, а не искать виноватых и не вести пустые разговоры. Женщины, когда им худо, плачут, мужчины – часто начинают пить. И в такой ситуации самое опасное – безразличие близких. Таню я меньше всех виню. Не могла она, юная и доверчивая, распознать его. А Иван пронюнил свою жизнь. К сожалению, такое случается сплошь и рядом. В том, что не сложилось у них, он сам виноват. Я пыталась поговорить с ним, так он мне сказал, как отрезал: «Не парьтесь. Буду жить, как хочу». На что он надеялся? Думал, что все утрясется само собой, что выкрутится, вывернется? Не понимал, не признавал своей беды, вот и шел по накатанной дорожке. Предупреждала я, что аукнется ему беспутная жизнь, говорила, что какой мерой ее меришь, такой и воздастся тебе, – так он открыто смеялся мне в лицо. Заварил кашу, а расхлебывать пришлось дочке. Между тем взрослые должны платить по своим счетам, а не дети.