Вкус жизни

Да, забыла сказать. К Кате батюшка приходил, причащал. И вдруг икона упала с тумбочки. Я так и подумала, что она на пути к небу. Во время причастия Катенька лежала такая миленькая, бледненькая, печальная, точно тихий ангел. А вы кем Кате приходитесь? – заметив непустой интерес к судьбе больной девочки благодарной слушательницы, спросила учительница.

– Сын попросил поддержать Катеньку… личным примером. Он любит ее. Мы все успели ее полюбить, – ответила я.

Учительница зашла к Кате.

– …Подошла моя очередь идти в палату. Вошла с трепетом, поцеловала девочку, погладила светлые, золотистые в ярких солнечных лучах волосы.

– Я ждала вас, – растроганно произнесла Катя и в порыве сердечной нежности и детской доверчивости легонько прижала мою руку к бледной, чуть вспыхнувшей щеке.

Я ощущаю, как зашкаливают мои чувства, как закипают слезы. Я боюсь не сдержаться и стараюсь отвлечься, рассуждая сама с собой. «Вот опять я у твоей кровати, глотаю бессильные слезы, голову давит беда, неотвратимо нависшая над тобой. Коварная болезнь поймала тебя в невидимые сети, которые ты не в силах разорвать. Смерть не хочет выпускать тебя из своих цепких рук. Почему? Потому ли, что недосмотрели, или никак не удается твоему организму победить болезнь? А я до последнего пытаюсь помочь тебе оттянуть понимание и ощущение неизбежности конца. Каждый раз сомневаюсь: сумею ли проявить достаточно такта, найти в разговоре с тобой нужный тон? Какой мыслью я могу утешить себя, чтобы найти силы говорить с тобой, не выдавая истинных чувств? Я лепечу обманные слова надежды, пытаясь облегчить тебе последние дни жизни верой в чудо. И твои глаза слегка вспыхивают, когда слышишь желаемое, то, чего просит твоя юная душа. И ты в этот момент веришь, что все еще можно поправить, что можно изменить, умилостивить злую судьбу. А я в безысходности молюсь: «Господи! Сверши чудо. Спаси!»

Я прошу Катю перетерпеть боль, продержаться до конца мая. «Лето принесет тебе избавление, – уверенно говорю я и одновременно со страхом размышляю: – Боже мой, как девочка поймет эти слова? Ведь они так двусмысленны».

Катя заходится кашлем.

– Тебе надо приподниматься на подушках, полусидя лежать. Понимаешь? Нельзя болеть воспалением легких. Высокая температура вредна.

Катя дает себя убедить и, превозмогая боль, пытается приподняться. Движения не получаются, и только судорогой пробегает по обессилевшему телу желание выполнить просьбу. Скорбная усталость сразу глушит свет ее глаз. Я удобно устраиваю больную и обращаю ее внимание на то, что происходит за окном:

– Смотри, каждый лучик солнца обещает тебе счастье. Знаешь, когда я здесь лежала, вот на эту березку каждое утро прилетала семья дятлов. Я всегда с таким трепетом ожидала их появления, будто от них зависела моя судьба. Я кормила их из рук, и они радовались мне. Теперь это звучит наивно, а тогда доверчивость маленьких пестрых птичек делала на какой-то момент меня совершенно счастливой… Ой, смотри, на веточке, на той, которая ближе к твоей кровати, уже распустилось семь листочков, а вчера было только три. Весна и юность всё победят...

Я умолкаю. Сама чудом избежавшая смерти, я боюсь случайным словом задеть неведомые ей тонкие чувствительные струны души больной девочки, боюсь, что иначе, чем ей хотелось бы, истолкует Катя какую-нибудь безобидную фразу.

– Мне вздор в голову лезет и тошнит, – тихонько жалуется Катя, облизывая сухие, запекшиеся от внутреннего жара губы.

– Меня и теперь еще часто тошнит, но ведь я хожу. И ты скоро поднимешься. У всякой болезни бывают спады и подъемы. – Я успокаиваю девочку, а сама старательно прячу свою печаль, прорывающуюся в каждом движении, и выскальзывающую из-под устало опущенных век.

– Я же должна поступать в институт. Год теряю, – слышу я Катины слова, исполненные явным беспокойством.

Сердце переполняется страданием и радостью: «Господи! Еще верит! Еще хочет учиться». И я поддерживаю надежду больной:

– Выздоровеешь, окрепнешь и на следующий год обязательно поступишь в институт. Об этом можешь не волноваться. Поможем. Ты умненькая, упорная, целенаправленная, такие студенты нужны вузу.

Катя глядит на меня с благодарностью и слегка улыбается. Личико ее чуть розовеет и светлеет. Правда, ненадолго. Боль туманит глаза, и у Кати опять этот абсолютно отстраненный взгляд. Мне кажется, что сознание девочки уже не фиксирует увиденное, скользит невнятно, расплывчато, как в полусне или в полусознании; я чувствую, как из худенького тела уходит жизнь. Горький комок безмерной печали подкатывает к горлу. Сердце стискивает чувство беспомощности и прилив болезненно-тоскливой нежности. Стараясь подавить отчаяние и не дать себе разрыдаться, я незаметно для Кати крепко стискиваю зубами уголок зажатого в кулаке носового платка.

– Меня не лечат. Только обезболивают, – еле слышно шепчет Катя.