Вкус жизни

– …Недавно по телефону беседовала с редактором московского журнала по поводу моих стихов. Он восхитился одной моей строчкой: «Она выше всяких похвал. Вы сами-то понимаете ее великолепие? Она как нота, с которой начинается песня. Ведь читателю после ее прочтения уже не надо объяснять, что этот дедушка любит внучку, что он не умеет разговаривать с маленькими детьми, но искренне хочет объяснить ребенку, что такое дружба народов и какие в нашей стране были прекрасные традиции. Возможно, судя по языку, дедушка много лет был руководящим или партийным работником. Не правда ли? И все это вытекает из одной только фразы! И никаких слов больше не надо. Вы специально ее придумали и вставили?»

«Нет, – ответила я честно, – у меня зеркальная память, дед на самом деле так мне сказал давным-давно, когда мне было восемь лет. Помню, мне тогда очень понравилось, что он разговаривает со мной, как со взрослой. «Значит, считает меня умной, способной понять его», – порадовалась я. Ведь у меня, как у большинства детдомовских детей, был комплекс неполноценности, боязнь оказаться глупее домашних».

«Если вы интуитивно занесли эту фразу в свое произведение, то это еще лучше. В этом-то и состоит наше писательство – не разъясняя подробно, одной фразой уметь подать образ. Например, совсем не обязательно писать, что ваш герой химик. Достаточно того, чтобы в его бытовом отвлеченном разговоре – хотя бы о разводе – прозвучали непроизвольно употребленные чисто химические термины, что-то типа диссоциации, абсорбции или, допустим, он сравнил бы семейную жизнь с процессом дистилляции. Не теряйте эту способность, развивайте ее в себе», – сказал мне на прощание столичный редактор.

Люди все эмоционально разные, все думают и говорят по-разному, а не по заранее заготовленному клише. Они живые, а не механические куклы, – делилась Рита с Аллой. – Я как-то прочитала знакомой – она критик – стихотворение о воспитательнице детского дома, которая каждое лето брала детдомовского ребенка в свою семью, и он там приобщался к реальной жизни, так она заявила мне, что человек ни наедине с собой, ни вслух не станет говорить высокопарно.

Я на нее уставилась и возразила: «Так это я так думаю, говорю и пишу. Я – тот реальный человек, который мысленно благодарил эту прекрасную женщину за доброту к чужому ребенку. Я не выдумывала эти высокие чувства и слова, это говорила благодарная душа бывшего детдомовца, которому на жизненном пути встретились добрые люди. Я хочу, чтобы о них узнали многие. Ты же благодарна матери за то, что она нянчилась с тобой, допустим, до двадцати лет, мужу за то, что он, наверное, уж лет тридцать неусыпно опекает тебя. Вот и моя душа всегда поет, когда я встречаю истинно доброго человека. Конечно, теперь уже не так звонко, как в детстве, и все же она до сих пор восторгается. Конечно, мои чувства со временем ослабли, притупились. Я никогда не смогу писать, как в юности. Былое не оживает во мне с такой же силой, как прежде, не рождает мгновенных, восхитительных всеобъемлющих, ярких вспышек, но поэт в любом возрасте не может быть нечувствительным ни к чужому горю, ни к проявлению добра.

Моя душа от радости звенит колокольчикам, колоколом, набатом звучит от чужой беды. Почему я должна душить в себе благодарное чувство к человеку, который не просто формально исполняет свои обязанности по отношению к ребенку, но и делает много больше, чем было предписано инструкцией? Мне хочется говорить об этой женщине высокие слова, петь гимн ее доброте. Я не стесняюсь своих чувств, потому что они искренни. Разве только на похоронах надо говорить о человеке прекрасные слова?

Ты меня не понимаешь, потому что не чувствуешь того же? Тебя шокируют слишком восторженные слова? Я воспитана на героических песнях о войне, о Родине, о бедах людских, и я на самом деле так думаю, так чувствую, так отношусь к людям. Я сама с самого раннего детства испытала слишком много такого, что на всю жизнь сделало меня небезразличной к проявлению несправедливости или, напротив, радости. Ты моложе меня, и ты не воспитывалась в детдоме…»

Наверное, знакомая обиделась на меня. Получается, я ее упрекнула в недостаточном внимании к эмоциональному воспитанию. Я была нетактична. Во мне говорила обида. Вот всегда я так… глупо… на эмоциях. Тормоза не срабатывают, – вздохнула Рита. – И все равно я оставляю за собой право не во всем соглашаться с друзьями и знакомыми.

– Алла, говорят, человек не может дать того, чего нет в нем. Но человек также не может и взять того, что не соответствует его душе. Вот в чем беда, вот в чем проблема. Как надо было мне преподнести материал, чтобы пробудить в ней понимание?.. Я думала, рассказав о своих чувствах. Не получилось... Искать к ее сердцу другие пути?