— Старики, — сказал он армянам. Он был великолепен — красиво и эффектно жестикулировал, ходил, перепрыгивал через кучи глины, ужасно сам себе нравился. — Старики, — сказал он армянам. Армяне смотрели на него, раскрыв рты. Это были сапожники, ювелиры, официанты и картежники. Дело было на тихой улочке Ташкента у Апхора, мутной, но всегда прохладной речки.
— Старики, — сказал Олег, обращаясь к бывшим завсегдатаям чайханы, — возвращайтесь к своим женам, к своим креслам, своим стенам, к своим стаканам и своим торшерам, в свои комнаты, где вы дышали все эти долгие годы, к своим кроватям и постелям. Все мы куда-то уходим, старики, — сказал Олег. — Зачем? Куда? Все наше поколение уходит куда-то. Но есть ли гарантия, что там, куда мы уходим, нам будет лучше? Есть ли такая гарантия, старики?.. Возвращайтесь…
— Демагог, — сказал бульдозерист.
Армяне засмеялись, посовещались и, действительно, стали возвращаться в свои квартиры.
Мы тоже ушли. Оставили нашу чайхану и ушли.
На Чорсу в пивной выпили по четыре кружки пива. Потом пришли в гостиницу, шикарную гостиницу для интуристов, поднялись, задыхаясь, на шестой этаж в кафе «Ташкент». В Ташкенте многое имеет простое название: «Ташкент» — и кафе, и гостиница, и баня. Только вот чайхана никак не названа, просто у входа висит табличка «Чайхана для стариков».
— Эй, феодалы! — удивились за соседним столиком наши знакомые журналисты Савицкий и Тешаев. Потом они начали злорадствовать по поводу чайханы и тут же повесили нам по нескольку ярлыков, обвинив нас в декадентстве. Конечно, конечно, чайхана — это милый, умирающий декаданс…
— Зачем мы пришли сюда? — еле слышно спросил Игорь.
— Действительно, зачем мы пришли сюда? — спросил я.
— Не нуди, — сказал Олег хмуро.
Казалось, все смотрят на нас, пришельцев. Здесь сидели шикарнейшие женщины, крашеные и миловидные, и мужчины все были ужасно умными, говорили тихо, но безапелляционно о крабах в Ташкенте, все наперебой ругали кого-то, а один превосходный малый говорил о фильмах Антониони.
— Старики, — сказал Савицкий. Он хотел сказать что-то благородное, но в это время за соседним столиком молодой врач начал придираться к — официантке. Все, даже Савицкий и вечно меланхоличный полуказах Тешаев не удержались и потребовали жалобную книгу.
Мы же сидели и все время оглядывались.
И вдруг я увидел вертолет. Он летел над городом, полный достоинства, и тащил какую-то плиту на тросе.
Игорь тоже увидел.
— Видишь? — тихо спросил он.
— Старики, — сказал Олег Савицкому и Тешаеву, — вы, конечно, хорошие ребята, но страшно далеки от народа.
Никто ничего не понял…
Три дня мы не виделись — не было повода.
На третий день я не выдержал и пришел к Игорю в редакцию. Он сидел красный и страдал, писал в номер статью о проблемах механизации хлопководства.
— Перспектива развития хлопководства, основной отрасли народного хозяйства!.. — приветствовал я его.
Он промолчал, но тут его вызвали к редактору. Игорь всегда угнетал меня, когда мы с ним были одни. Он почти не разговаривал или говорил так тихо, что нельзя было разобрать. Мы почему-то назвали его Голиафом.
— Какая ерунда, — злился он.
Олег был нашим отцом. Мы называли его отцом, а Савицкого дядей.
— Где дядя? — всегда спрашивал Олег. Когда-то дядя был с нами, но затем полез наверх, в кафе.
— Старики, — говорил Олег, почти всегда всерьез, — я учитель. Я учитель композиторов, поэтов, писателей и хозяйственников. Я удерживаю их от падения.
— Али, здравствуйте, — сказала Лена, сотрудница Игоря. Игорь заведовал отделом сельского хозяйства. — Я читала ваш рассказ в газете. И он, знаете… Вы не обидитесь? Вы пишете слишком упрощенно.
Мои рассказы никому не нравятся, и я привык к этому.
— Что вы будете делать сегодня вечером? — спросил я Лену.
— Буду писать статью о кукурузе. А что?
Тихо вернулся Игорь и сел за свой стол. Посмотрел на меня, я улыбнулся.
— Знаешь, что… — сказал он.
Я почувствовал что-то важное в его глазах.
— Я хотел сказать…
— Ну говори, не тяни за душу!
Мы вышли в коридор.
— Товарищ Нуров, — позвал меня ответственный секретарь, высунув взлохмаченную голову из кабинета.
— Извини, — сказал я Игорю.
— Ничего, — сказал он и поморщился.
— Вы были на съезде молодых писателей? — спросил секретарь. И категорично: — Ваше мнение?
— Видите ли, съезд прошел под знаком консолидации…
— А выступление ветерана Ишматова?
— О, да!
— А Тошматова о роли обменов? Вы слушали? Напишите нам что-то вроде послесъездовских раздумий о роли литературы. О пересмотре вами ваших заблуждений…
— Я писал из рук вон плохо, — улыбнулся я. — И никто меня не читал. Теперь же буду писать хорошо… Хотите, напишу вам статью о чайхане?
— О чем? Вы с ума сошли? Очаг прошлого и так далее…
— Извините, — сказал я.
Игорь, одинокий, стоял в конце коридора, прислонившись к стене, и смотрел на нас.
Прибежал выпускающий с гранками.
— Провокация в Конго!
— На первую полосу, — приказал ответсекретарь.
— Атомный взрыв!