Владигор. Римская дорога

— Ты бы все равно не поверил. Теперь ты понимаешь, почему Гордиан торопился со свадьбой? — язвительно спросил Филимон и вдруг хлопнул себя по лбу. — А знаешь, что я подумал… Помнишь ту особу, что посещала нас весной?

— Не продолжай, — перебил его Владигор. — Боги не любят, когда смертные сплетничают о них…

— А по-моему, очень даже любят. Откуда иначе столько мифов? Ай да Мизифей… Мудрец — что ни говори! Странно только, что она его при этом не ослепила. Разве что он завязал глаза черной тряпкой…

Золотая статуя Фортуны стояла в спальне императора. Фортуна стерегла его сон. Пока равнодушная к людям, дочь Юпитера Всеблагого и Величайшего благоволила к Гордиану, но кто знает — придет срок и наступит день, когда богиня захочет благоволить к другому. Повернется колесо — и какой-нибудь уже не он, а солдат будет носить пурпурную тунику и спать в этом дворце, где сон никогда не бывает крепок. Завтра Гордиан собирался отправиться в свою загородную виллу, что располагалась на Пренестинской дороге, и переждать там жаркие, удушливые дни сентября. Может быть, потому, что он покидал императорский дворец, ему не спалось. Всякий раз, когда взгляд его касался поблескивающей в темноте золотой статуи, он вспоминал, как непрочна его власть. Перед смертью император должен передать эту золотую статую своему преемнику. Но так редко обстоятельства благоприятствовали тому, чтобы этот обычай соблюдался. Гораздо чаще император умирал под ножом, как баран. Максимин велел перерезать горло своему предшественнику. А спустя три года сам погиб при осаде Аквилеи. Тело незабвенного Элагабала — незабвенного из-за тех мерзостей, что он творил в течение своего безумного правления, — преторианцы бросили в клоаку — такой «чести» до него не удостаивался ни один император. Пупиена и Бальбина выволокли из комнат этого дворца, чтобы зарезать на улице, и говорят, что именно здесь, в спальне, погиб не так давно скряга Пертинакс. Бесполезно перечислять все имена — лучше вспомнить тех, кто мудро правил и мирно отошел в мир теней…

Архмонт хочет научить хранить время. Уж лучше научил бы его, как сохранить человеческую жизнь, которая стоит порой меньше одного квадранта, который платит бедняк за вход в роскошные термы. Этот мир… он великолепен, как плиты зеленого ну- мидийского мрамора, по которым ты вечно идешь жалким нищим в сандалиях с оторванными ремешками и в грязном плаще, даже если тебе удалось заполучить при этом пурпурную тунику.

Гордиан вновь вспомнил о странном свитке, хранящемся в библиотеке отца. Каждый раз он сообщает что-то новое, но всякий раз малоутешительное. Что, если попробовать развернуть его еще раз? Он покосился на спящую Юлию. Ее темные волосы были рассыпаны по подушкам, кожа в полумраке слегка светилась. Он был уверен, что она лишь притворяется спящей. Лежит, положив ладошку под щеку, как ребенок. Странное сравнение. Скорее это он рядом с нею чувствует себя мальчишкой. А она так рассудительна и умна — не по годам.

Гордиан выбрался из постели и направился в библиотеку. До рассвета было еще далеко, и отблеск светильника скользил по мраморной облицовке стен, по бесчисленным мраморным статуям. Стоявший на страже преторианец стукнул древком копья об пол, когда император прошел мимо.

Гордиан приоткрыл дверь и замер. В библиотеке кто-то был — на бронзовой подставке стоял горящий светильник, и две фигуры склонились над столом.

— «В юности он был разбойником. В молодости — солдатом. Ныне — командует другими. Опасайся его, повелитель, носящий третье имя…» — прочел один из этих двоих, и Гордиан узнал голос Мизифея.

«Был разбойником»… Тут же Гордиан вспомнил, что Архмонт, по его рассказам, довольно долго прожил среди речных разбойников. Неужели он должен опасаться синегорца, который столько раз спасал ему жизнь?.. Верить в это не хотелось…

— Кто это может быть? — Второй голос несомненно принадлежал Архмонту.

— Юлия права, слишком много предостережений.

— «Ныне командует другими…» Уж не ты ли это, Мизифей? — насмешливо спросил Архмонт.

— Твои подозрения неуместны, — заметил новоиспеченный префект претория. — Разумеется, эта должность не особенно мне подходит, но уж если я назначен, то буду и далее исполнять свои обязанности со всем тщанием. У меня множество замыслов, в том числе и насчет преторианской гвардии. Но пока я держу их в секрете. Как только Гордиан станет Хранителем времени и мы получим СВОЙ камень, боги провозгласят Гордиана и его потомков единственными законными правителями Рима, вот тогда я обнародую свои дерзкие проекты. Все свои десять свитков…

— Да, да, потомки Гордиана и Юлии будут править Римом, — закончил за него Владигор.

Мизифей поджал плечами:

— Здесь вовсе не тот расчет, о котором ты думаешь. Если бы Юлия хоть чем-то не подходила на роль супруги Гордиана, я бы первый воспротивился этому браку, но… Юлия — дочь Минервы. В назначенный час ее тайна будет открыта.

Дочь Минервы? Гордиану показалось, что он ослышался. Неужели Олимпийцы еще вспоминают о людях? Те времена давным-давно прошли. И все же… Так вот почему она так красива и умна!