Владимир

– Нет, нет, нет! Ее никто не убивал, не умирала она и своей смертью, она умерла для Горы и города Киева, потому что после смерти мужа своего уехала из Киева.

– Уехала из Киева? Почему? Куда?

– Ни я, ни другие на Горе этого не знают. Княгиня Юлия взяла с собой все, что имела, и уехала, может, со слугами своими, может, с греческими купцами…

– Как страшно! – вырвалось у Рогнеды.– И я не пойму, Владимир, для чего ей нужно было так поступать? Ты ведь сам говорил мне, что перед смертью помирился с братом Ярополком, похоронил его, как князя, она могла и Должна была жить, как княгиня, на Горе… Ты сам, княже Владимир, помнишь: после гибели моего отца ты, хоть и был он твоим врагом, позволил мне жить в Полоцке, как княжне… Ты – справедливый князь. Что же случилось с Юлией? А может… может, кто-нибудь поднял на нее руку, убил?

– Нет, никто из русских людей не поднимал и не мог поднять руку на княгиню Юлию. Я ничего не знаю, Рогнеда. На свете есть много такого, что нельзя ни понять, ни объяснить.

– Тебе очень тяжко…

– Очень тяжко, Рогнеда… Ярополк был моим братом, Святополк его чадо…

Рогнеда долго молчала, потом спросила:

– Скажи мне, дитя это, Святополк, родилось при жизни брата твоего Ярополка?

– Нет, Святополк родился после смерти брата, этой весной. Он не знает своего отца.

– Он не знает своего отца… А когда его мать исчезла из Киева?

– Княгиня Юлия исчезла недавно… Но разве не все равно, Рогнеда? Ее нету, слышишь, нету!

– Так, – согласилась она, – и в самом деле все равно… Но только мне не все равно, что ты тревожишься, Владимир.

– Как же мне быть спокойным? Дитя кричит среди ночи, его крик, как призрак брата, вползает мне в душу… Мне кажется, что это кровь Ярополка стучит в мое сердце…

Рогнеде стало невыносимо тяжело – с этим криком младенца сюда, в терем, и в ее душу ворвалась тревога, крик этот был предвестником чего-то страшного и непоправимого для нее.

Но она понимала, что сейчас, в эту минуту, Владимиру должно быть тяжелее, чем ей, а потому она в темноте вскочила с ложа, в одной длинной сорочке, как была, с распущенной косой, подошла к Владимиру, обняла его за плечи:

– Ну, не печалься, не печалься, муж мой! Вот видишь, дитя уже и умолкло… Тихо! Слышишь, как тихо стало, мой любимый.

Он видел в сумерках ее светлое лицо, глаза, в которых слабо отсвечивали лучи большой звезды, виоевшей низко на небосклоне.

– Правда, тихо. – Он прижался лицом к ее теплой щеке. – И не потому тихо, что дитя замолчало. Нет, мне почему-то всегда покойно возле тебя.

– Спасибо, – ласково промолвила Рогнеда. – Ты знаешь, как я тебя люблю, тебе всегда будет со мной тихо, покойно…

8

Пракседа работает в княжеском тереме, делает все, что делала и раньше. Когда нужно, княгиня Рогнеда дает ей ключи, поручает взять то одно, то другое в клетях, медущах, бретяницах. Все идет, как и прежде, только княгиня Рогнеда слишком много взяла на свои плечи, Пракседе, казалось бы, должно быть легче, свободнее.

Но ключница затаила злобу в своем сердце, ей кажется, что полунощная княгиня кровно обидела ее. Ключи, раньше висевшие у пояса, теперь лежат на лавке в светлице княгини Рогнеды. О, как мучат эти ключи Пракседу!

И вот сердце Пракседы не выдержало, изменило.

– Славное у тебя дитя, княгиня, – заговорила Пракседа, когда находилась с Рогнедой с глазу на глаз в опочивальне. – Красивое дитя, тихое, смирное, никто в тереме и не слыхал, чтобы оно плакало.

– С чего бы ему плакать? – стоя над колыбелью, отозвалась княгиня. – Сейчас ему только спать, расти дитяти…

– Ой, не говори, княгиня, – зашептала Пракседа. – Не все дети такие, как Ярослав. Вон дитя греческой княгини Юлии, Святополк: днем и ночью кричит без умолку.

– Хорошую кормилицу надо ему дать, накормит, присмотрит – он и заснет.

– Что, княгиня, кормилица? Она сердца своего дитяти не отдаст… Какова мать, таково и дитя. Вельми злая была княгиня Юлия, и дитя у нее такое же.

– Не говори, чего не след. Княгиня Юлия была женой князя Ярополка, ты не смеешь говорить о ней плохо.

– Не смею! – не сдержалась и громко засмеялась Праксе-да. – Такой никто, даже Бог, не простит того, что она творила. От греховного корня зол плод бывает… Какова княгиня, таков и ее сын…

– Ключница! – прикрикнула Рогнеда. – Не говори зла всуе, не лги.

– А я не лгу, – вся вспыхнула Пракседа. – Я говорю тебе токмо правду… У княгини Юлии был не один муж, когда убили Ярополка, я сама видела, кто ходил ночью в ее палаты…

– О чем ты говоришь, Пракседа?

– Да что говорить? – зашептала Пракседа. – Услышит князь Владимир, убьет меня.

И вдруг Пракседа поняла, что натворила. Она умолкла, окаменела, кровь отхлынула от ее лица.

– Мати-княгиня! – испуганно вырвалось у нее.

Но княгиня Рогнеда успела понять все, на что намекала Пракседа. Бледная, без кровинки в лице, она все же совладала с собой, произнесла, насколько хватило сил, тихо, спокойно: