Владимир

Владимир крепится, сносит эти удары, старается удержать скипетр василевса; радея о покое и ладе в землях, он берет Туров под свою руку, в Полоцк посылает сына Бряче-слава, а в Ростово-Суздальскую землю, где сидел раньше Ярослав, старшего сына от царицы Анны Бориса, в Муром -ее второго сына Глеба, с ними, с согласия епископа Анастаса, посылает епископов Феодора и Илариона.

Но коли всколыхнется хоть одна волна, трудно сдержать все море – до Полоцка далеко, ходят слухи, будто неспокойно в тех землях, Туров совсем близко от Киева, а в городе, как и по всей Туровской земле, полыхают пожары, идет татьба, разбой, какие-то тайные отряды скрываются по лесам и чащам. •»

Хуже всего в Ростове и Муроме… Что приключилось с Ростово-Суздальской землей, исправно платившей дань, когда там сидел Ярослав, посылавшей людей для войска, покорявшейся Киеву? Князя Бориса земля отказывается принять. Не принимают и епископа Феодора.

Ростову следует Муром – муромчане не пустили князя Глеба на свою землю, а над епископом Иларионом еще и насмеялись, отрезали ему бороду, князь и епископ едва спаслись от смерти, бежав в город Чернигов. А теперь шлют гонцов к Владимиру, спрашивают, что делать.

Что делать? Легко сыновьям спрашивать, трудно ответить отцу-князю. Начинается осень, дороги в поле непроходимы, куда ни глянешь – распутица…

Однако страшна не распутица в поле, князь Владимир спрашивает самого себя и не знает, что делать. Шел он – и вдруг остановился, глядит, диву дается, что содеял?…

Глава вторая

1

Весной, когда вишни в приднепровских садах осыпало, точно снегом, цветами, в месяце травене скончалась царица Анна. Она долго хворала, должно быть, еще с тех пор, как приехала из Константинополя, только болезнь поначалу ничем себя не выявляла: очень худосочна, думали все, уж больно нежна…

В последние годы Анна все худела, стала кашлять, и вот, пролежав целую зиму в жару, весной, когда на Днепре тронулся лед, почувствовала себя совсем плохо.

К ней звали лучших врачей из Киева и других городов, но все они, поглядев на высохшее тело царицы и услыхав ее страшный кашель, грустно покачивали головами. «Сухота, – говорили они, – одна надежда на Бога». Священники же тоже ничем помочь не могли, молились да велели уповать на Бога.

Бог не помог, царицы Анны не стало. Среди Десятинной церкви на невысоком помосте стоял сделанный лучшими древоделами, окованный серебром гроб. Повсюду: в обоих притворах, под сводами и в алтаре излучали яркий свет бесчисленные свечи, лампады, паникадила, стояли пахучие весенние цветы. Над покойницей дьяконы громко и неумолчно читали священные книги, на хорах время от времени звучали заупокойные молитвы. Священники правили погребальную службу, на горнем месте сидел епископ Анастас.

Десятинная церковь забита людьми до отказу, не протиснешься, – стоят внизу, в притворах, в сенях, полно и наверху, побаивались даже, как бы не рухнули стены.

Стояли, конечно, не как попало, а с отбором, кто был поближе к живым князьям, тому облегчался доступ к мертвой царице. У самого гроба князь Владимир с сыном Борисом. По обе стороны, сразу же за ними, мужи лучшие и нарочитые, воеводы, бояре, князья земель, которые находились в это время в Киеве, послы, гости.

Много было послов, гостей, всяких ромеев, которые при жизни не отходили от царицы. В темных платнах, смуглые, с хищными глазами, они, точно вороны, стерегли свою царицу и здесь, в церкви, одновременно наблюдая за русскими людьми.

Стоя у гроба, князь Владимир долго смотрел на тело той, которая называлась его женой, царицей Руси. Она лежала худая, высохшая, среди розовых, желтых и сиреневых цветов виднелось лишь ее необычно бледное, обезображенное тенями смерти лицо.

«Что делает смерть?! – подумал князь. – Неужеля это царица Анна?»

Потом он обвел взглядом церковь. Совсем близко от него недвижимо стоял Борис, а кругом, в сверкающих золотом и серебром ризах, священнослужители, за ними мужи, воеводы, бояре, совсем позади огнищане, тиуны, ябедьники, мечники, жены.

И почему– то князю Владимиру стало страшно, показалось, что он видит кошмарный сон… Нет царицы Анны, но осталось то, что пришло с ней. Никогда Владимир не будет таким, как когда-то, никогда не будет такою, как в минувшие времена, и Русь…

Теперь возле князя Владимира не осталось никого из родных или близких, с кем он мог бы поделиться радостями и печалями, посоветоваться, перекинуться, по крайней мере, искренним словом.

Как и следовало ожидать, епископ Анастас оказался единственным человеком, понимавшим горе, муки, отчаяние князя Владимира, и, надо сказать правду, единственным, кто денно и нощно не отходил от него, неизменно внимательный, искренний,близкий.

Они говорили о делах, о, как много было дел у князя Владимира, начинавшего чувствовать старость, а с ней и болезни, – в эти годы каждый человек видит далеко, хочет сделать многое, но может так мало, и от этого еще острее переживает неудачи, отчетливей сознает свою немощь, болезненней воспринимает обиды и не хочет, не может признать себя побежденным.