Владимир

Князь очень страдал – в груди его раз за разом, точно буря в небе, начинало биться и нестерпимо болеть сердце, а когда его удары затихали, князю казалось, что наступает последняя минута.

Но более всего болела душа князя. Чувствуя, что на него снова надвигается и, может, сметет с земли на сей раз последняя волна, он упорно думал, старался вспомнить, что же еще можно и нужно обязательно сделать…

– Воевода Волчий Хвост тут? – спросил он у дворян, которые тихо то входили, то выходили из палаты.

– Тут, княже…

– Пусть войдет!

Воевода Волчий Хвост был, видимо, где-то близко, потому что тотчас остановился, склонив голову, у княжьего ложа.

– Я тут, княже… Ты меня звал…

– Так, звал… Чего стоишь, сядь, воевода, и пусть все выйдут…

– Тут никого нет…

– Добро… слушай, воевода…

Волчий Хвост еще ниже склонился к князю.

– Воевода, – сказал Владимир. – Ты всю жизнь был мне верным слугою, и днесь полагаюсь на тя…

– Мой княже! – только и сказал Волчий Хвост.

– Помнишь, – начал вспоминать князь Владимир, – как ходили мы на радимичей и стояли над Пищаной. Тогда я послал тебя вперед, и побежали они, а я сказал: радимичи от волчьего хвоста бегут…

– Ты послал меня вперед, но впереди шла слава Володи-мира-князя. Победил ты…

– Да разве только радимичи. – Князь Владимир немного успокоился, стал дышать ровнее. – Помнишь, как ходили мы на вятичей, черных булгар?

– Велика твоя слава, княже Владимир, в тяжкую годину ты собрал и устроял Русь…

– Велика и твоя слава, – сказал в ответ на это Владимир, -зане в многотрудную годину полагаюсь на тя…

– Говори, княже, все сделаю по твоему слову.

– Видишь меня, немощного, воевода, и уж не ведаю я, даст ли мне Бог еще пожить или покличет к себе. Потому тревожусь за Русь: покуда живу, твердо стоит киевский стол, не станет меня – чую вражду между землями и сыновьями… Скажу тебе правду, воевода, не на всех сыновей полагаюсь, есть среди них лишь один, который защитит честь и славу киевского стола, спасет Русь…

– О ком говоришь, княже?

– О сыне Борисе… Он будет первым после меня… Слышишь, воевода?

– Слышу, княже, и скажу: справедливо ты рассудил: Борис князь над князьями. Но ты давно уже велел послать к нему гонцов, и я выполнил твой наказ, князь Борис не сегодня-завтра будет в Киеве…

– Беспокоюсь я. Дни идут, а Бориса нет, повелеваю тебе, воевода: возьми дружину, поезжай в поле, отыщи Бориса и верни его в Киев…

– Завтра выеду, княже…

– А о Святополке ничего не слыхать?

– Нет! Он, видимо, далеко, в Польше, да руки у него коротки…

– А Новгород молчит?

– Молчит… Этим летом лодии Ярослава Волока уже не пройдут.

– Ну, ступай! Поезжай в город, отдохни. Может, сейчас и я засну, воевода…

– Сделаю, как велишь. – Воевода поклонился. – Прощай, княже!

– Прощай, воевода! И поезжай, ищи князя Бориса…

Спал он или не спал? Князь проснулся, открыл глаза и увидел в раскрытых дверях темные очертания человека.

– Кто там? – спросил Владимир.

– Епископ Анастас, княже…

– Зачем же ты пришел? Разве можно тебе, старику, ходить в такую непогодь?

– Я услышал, что тебе тяжко, вот и пришел…

– Ты прав, отче, в эту ночь мне почему-то так тяжко, как никогда… Иди, епископ, посиди возле меня…

Епископ приблизился к ложу и опустился в низкое кресло.

– А почему тебе тяжко, княже? – ласково начал он.

– Не знаю, что и ответить.

– Скажи, как велит душа, и тебе легче станет…

Князь Владимир, глядя на огонек свечи, подумал и начал:

– Мне кажется, будто я долго, крепко спал и вдруг проснулся… Много, ох как много минуло лет, однако днесь вижу старый, былой мир, отца своего Святослава, идолов на горах, древние города и веси – все такое родное, близкое, но как далеко, далеко все ныне… И вижу еще, отче, вот тут, за окном – новые города и веси, лик Христа, новых людей. Кто это все содеял?

– Ты, княже Владимир, – василевс Руси.

– Боже, Боже! – вырвалось у Владимира. – Неужто же я все это содеял, уничтожил старый закон и покон, насадил древо новой жизни?

– Ты, княже! – уверенно подтвердил Анастас.

– Так почему же мне страшно, очень страшно, отче?

Владимир умолк. Сверкнула молния, озаряя все за окном и в светлице, загремел гром. Анастас увидел искаженное страхом лицо князя, широко раскрытые глаза, седые усы, почерневший рот… Перекрестившись сам, он истово перекрестил и князя…

В наступившей полутьме епископ повел речь:

– Я внимательно все выслушал и хочу успокоить тебя, княже… К чему тревожить сердце и душу? Ты сказал правду: был старый мир, закон и покон отцов твоих, всему тому надлежало умереть, и оно умерло навек, княже… Ты сказал правду и о том, что на смену старого мира пришел мир иной, новый, только напрасно ты ужасаешься сему новому миру. Он должен был возникнуть, он существует. Верь мне, грядущие люди помянут добрым словом тех, кто это сделал, а Бог уже благословил их… Но в сем бренном житии нужно, чтобы кто-нибудь вел людей, и перст провидения назначил тебя, княже, ты и токмо ты содеял то, что было угодно Господу, ныне ты снискал любовь всех земель…

– Нет, епископ, жажду лишь правды, любви же не имал и не имаю.

– О какой любви ты глаголешь, княже?