ВЛАДИМИР БУШИН Пляски на сковороде

Дело в том, любезный, что бывают ситуации, что такие доктрины, лозунги и кличи возникают словно сами собой даже среди миролюбивого народа. Именно такую ситуа­цию вы создали сейчас в России повсеместно — от рын­ков до театров, от телевидения до органов власти. На Ос­танкино уже несколько раз ходили демонстрации под ло­зунгом «Нет — империи лжи!». «Нет» это плохо, вяло и не по-русски, это зюгановцы переняли англо-американское N0. По-русски надо «долой!». Да, ходили несколько раз, но там — а ведь это на глазах всего народа! — ничего не из­менилось. Те же фигуры, те же ложь, клевета и глумление.

И что вы, Чубайс, так далеко метнулись: Казань, тата­рин? Думаю, вам, бобруйскому москвичу, легче предста­вить, что чувствует русский человек— вовсе не обяза­тельно фронтовик или его сын, внук— когда киргизский еврей Швыдкой устраивает на телевидении передачу «Рус­ский фашизм страшнее немецкого». А еврей премьер мол­чит, и другие правительственные евреи — как в рот воды набрали. И Чубайс, и Немцов, и Познер — все, как глухо­немые... А ведь последствия, товарищ генпрокурор Чай­ка, могут быть достопечальнее, чем в кондопожском кафе «Чайка», не в вашу ли честь так названное, благодетель?

В дополнение к этому особого внимания заслуживает такое рассуждение Чубайса: «Да, да, — говорит он. — Бла­годаря Горбачеву, Яковлеву, Ельцину (и более мелкой сво­лоте) мы вышли из «советского тупика», демонтировали тоталитарный режим, «угрожавший самому существова­нию и своей страны (вспомните жуткую «Линию Сталина», обращенную вовнутрь), и всего человечества, что, по-мо- ему, является весьма весомым поводом для национальной гордости».

Вот! Развал страны — предмет их национальной гор­дости! И Чубайс, с одной стороны, захлебывается от при­ступа своей национальной гордости по поводу краха СССР, но с другой — божится, что вот если вдруг нынче «внешняя агрессия», попросту говоря, война, то уж в защите России, говорит, я «полностью, абсолютно» окажусь вместе с пол­ковником Квачковым. И, как всегда, думает, что ему кто-то верит! Нет, сударь мой, думаю, что в случае войны вы пол­ностью, абсолютно, совершенно и несомненно окажетесь не вместе с Квачковым, а вместе со всеми «детьми XX съез­да», т.е. если война начнется с Запада — в этот же день вы все окажетесь во Владивостоке, а если начнется на восто­ке — в тот же день вы будете в Калининграде. Не так?

Впрочем, возможен и другой вариант, обнародован­ный вашей сестричкой по разуму Валерией Новодворской в журнале «Коммерсантъ-Власть»: «Я согласна защищать Россию от Китая, Вьетнама, Ирана, но не от западных стран. Их я встречу с цветами, буду «пятой колонной». Преслову­тый Смердяков по сравнению с этой фотомоделью «Плей­боя» просто патриот: он ведь только отвлеченно сожалел о том, что в прошлом умные французы не завоевали глу­пых русских, а ведь здесь готовность в будущем ударить в спину своему народу. Да, пожалуй, можете вы, Чубайс, ока­заться с Сагалаевым и в диверсионном бабьем батальоне смерти под командованием Новодворской...

В самом конце беседы Александр Проханов, подчерк­нув, что его мировоззрение «ничем не отличается от ми­ровоззрения полковника Квачкова», сказал: «Русским лю­дям свойственно прощение. Неожиданное прощение, ко­торое меняет всю ситуацию вражды... Я был на встрече в синагоге, куда меня пригласили после нападения Копцева на евреев... Мы разговаривали с раввином Коганом. Я ис­кренне предложил: «Простите Копцева, он больной и не­счастный, у него умерла горячо любимая сестра. И это пе­ревернет всю ситуацию. Произойдет этический взрыв, ко­торый обезоружит многих ваших врагов». Но — никакого понимания я не встретил. На меня набросились хасиды, правозащитники и еще Бог знает кто». Мало того, еще и до­бились увеличения судебного срока с 13-ти до 16-ти лет.

И тут же Проханов спросил Чубайса: «Не снимете ли вы свои претензии с Квачкова, которого подозревают в по­кушении на вас? Не могли бы вы — в силу, скажем, неор­динарности вашей натуры — рассмотреть такую возмож­ность?» В самом деле, ведь не раввин же, не хасид, а сын полковника Красной Армии.

И неординарная натура ответила, увы, ординарным го­лосом раввина Когана: «Нельзя прощать террор... Теракт с одиннадцатью убитыми совершен людьми с теми же убеж­дениями, что и у Квачкова... Взрыв, выстрел означают, что у наших врагов уже не осталось других аргументов, не ос­талось способов повернуть страну назад».