Так или иначе, начались репетиции. Репетиции были жесткие, он был требовательным режиссером. Этот спектакль игрался с русским темпераментом, но на испанские темы. Когда у актера что-то не получалось, он просто ставил его перед собой, как грушу, и показывал, как надо. Я его ужасно боялся, потому что, если он что-то показывал мне руками, я думал, что он меня сейчас убьет. Это теперь смешно вспоминается, хотя и тогда было и страшно, и смешно. Темперамента у него было – хоть отбавляй. А в гневе Владимир Абрамович был просто страшен!
И вот с этим студенческим спектаклем нам нужно было лететь в Венесуэлу. Мы должны были сделать прививки от желтой лихорадки. Приходим перед вылетом на прогон спектакля, а он говорит: «Ну, ребята, кто завтра не придет, я не обижусь. Ситуация следующая: прививка сделана другая, не от желтой лихорадки. Медики перепутали». Мы все так и сели. Он повторяет: «Кто не придет, я не обижусь». Но как это, «кто не придет»? Во-первых, такая поездка, во-вторых, подводить Владимира Абрамовича – это как-то совсем неправильно. В итоге все полетели. Прилетели в Венесуэлу, там было безумно жарко, новая еда, все непривычно. Но, так или иначе, мы победили! И жару, и новую еду, и эту самую лихорадку.
Мне довелось работать с ним и в театре. Я видел его и на съемочной площадке. И я всегда видел вот этот огонь в его глазах, когда он выходил на сцену. Удивительный человек.
Владимир Абрамович научил меня отношению к моей работе именно в театре: как мне относиться к сцене, профессиональному отношению. Я смотрел, как он работает, и видел в нем вот эту абсолютно неуемную энергию. И я, молодой парень, завидовал ему. И, конечно, в нем мужской стержень был. Он был мужчиной с большой буквы, боец. Спасибо ему большое за все.
Георгий Юнгвальд-Хилькевич. Счастливая судьба в несчастном кинематографе
Георгий Юнгвальд-Хилькевич, режиссер
Я снимал «Формулу радуги» в 1966 году – это такая антисоветская комедия, – и одновременно Гайдай начал снимать «Кавказскую пленницу». Его ассистенты рыскали по всей стране, в том числе и в Одессе, – искали актеров. Ведь мы же, все кинематографисты, как ищейки – мы все время ищем, ищем, даже не в момент съемок, а до этого, все время ищешь, смотришь на всякий случай. Потому что порой бывает исключительно сложно найти человека, соответствующего образу, который у режиссера в голове складывается. И когда я увидел у Гайдая Этуша – я позавидовал Гайдаю. Вот он, Этуш, просто мечта такая, облако! И вдруг посмотришь на него и думаешь: «Вот буду искать для такого актера роль». «Кавказская пленница», конечно, у меня любимая картина. У нас есть хорошие, крепкие актеры, красивые, но они не все могут передать даже свое духовное состояние. Они все изображают, а в кино нужно все-таки жить. А Этуш сыграл Саахова так, как будто вот это кусочек из жизни. Знаете, я вам скажу: это большое счастье для актера – встретить такую роль. Читаешь биографию многих артистов: снялся в 60, в 100 фильмах… А толку-то? Как будто зря прожил. А когда попадается такой фильм, и не один, когда человек сыграл Саахова (а он ведь и другие роли яркие сыграл), то у него за плечами уже есть то, что незабываемо для людей на долгие-долгие десятилетия. У Этуша счастливая актерская судьба. И он, надо сказать, в жизни находил возможность быть счастливым, даже когда не все просто. За что я его очень ценю и уважаю. Он такая вдохновляющая личность. Я все знаю, все изгибы и завороты, мертвые петли и т. д. И потом, все-таки актерская профессия мужчины – это большое несчастье для живущих рядом. Это профессия женская, и у мужчины происходит ломка его психики. Мужчина, который должен нравиться другим мужчинам, не будучи «голубым», – это какая-то тяжелая психологическая травма. Я в зеркало смотрю раз в два месяца, наверное. Даже когда бреюсь, я себя не вижу, я вижу только усы. Я себя не интересую с внешней точки зрения, вы понимаете, в чем дело? Вот я сел перед камерой, мне не пришло в голову проверить, как у меня с прической или торчит у меня что-то или нет. Понимаете? А актер, он десять раз посмотрит в зеркало, поправит, все сделает. Это не мужское дело. Не потому, что я такой мужчина, а потому, что мужчине это несвойственно.