Владимир Герлах. Изменник

Шли дни, а Галанин продолжал служить при штабе батальона, против своего ожидания, против желания большинства немцев и к большой радости русских солдат! Служака он был образцовый, первым приходил в канцелярию и последним уходил домой, караульную ночную службу нес безропотно, не в пример другим немцам, которые старались увильнуть от тяжелого и длинного дежурства во дворе штаба, где из освещенных окон командира батальона неслись крики, визг пьяных русских девок и довольный хохот веселящегося начальства. Пили все: командир со своими собутыльниками, Меер со своими писарями, Воробьев со своими русскими мастеровыми и доктор Батурин с уборщицами и санитарами, русскими и немцами; немцы пили свой шнапс, французский коньяк и шампанское, русские плохую вонючую самогонку и древесный спирт. Напиваясь по ночам, немцы и русские ненавидели друг друга еще больше, старались как нибудь отвести душу, русские от издевательств и несправедливости со стороны оккупантов, немцы от недисциплинированности и азиатского упрямства русских. Днем с головной болью кое-как несли службу: командир маршировал с арестантами, писаря стучали на пишущих машинках бумаги, которые никого не интересовали, Перзек надрывался, стараясь объясниться с русскими, русские портные, сапожники и оружейные мастера не понимали непонятных приказаний и бегали к единственному человеку который их понимал и как будто им сочувствовал, мимо Перзека к Галанину. Объяснялись с ним не плохо, поняв, наконец, все нему-дренные приказания выбивавшегося из сил Перзека. Облегченно вздыхали: «Так бы и сказали давно! скажите этой сволочи, что пусть не орет и не бегает! Сделаем как он хотит!» И делали в срок и даже много раньше, с ругней и неохотой, но по-русски, хорошо! То же происходило на складах продовольствия и обмундирования, здесь уже сами немцы, заведующие, обращались за помощью Галанина, к великому конфузу Перзека: «Идите скорее к нам, Галанин! Эти русские окончательно взбесились! Не хотят понять той простой вещи, что они не могут претендовать на одинаковое с нами обмундирование! Объясните им, пожалуйста!»

Галанин безропотно шел в темные склады, заваленные обмундированием, новым и старым, горами банок с консервами, батареями бутылок со шнапсом, вином и пивом, всякой драгоценной галантереей и папиросами и махоркой… Около этих гор стояли приезжие русские солдаты из рот, усталые и злые в рваных обмундировании и ботинках, с винтовками на ремне и ручными гранатами за поясом, походили они больше на опасных и злых разбойников; перед своим богатством сидели за столами и прилавками испуганные немцы. И кричали и ругались, все разом, на двух языках, которых не понимала ни одна сторона из враждующих. Но приходил военный переводчик, который кричал и ругался не хуже немцев и русских и постепенно положение уточнялось. Слушали его солдаты РОА с раскрытыми ртами, как будто ели непонятные для немцев слова, начинали задавать каверзные вопросы сначала враждебные со взглядом исподлобья, потом более спокойно с ясными глазами, которые старались разгадать загадку странной улыбки Галанина, смеялись дружным заливистым смехом и осмелевшие немцы, смеялись тоже, сами не зная почему? И, вдруг, работа по выдаче начинала идти спокойно. Как то само собой получалось, что заведующие складами своей властью отпускали русским, если и не совсем все, что им полагалось, но все же больше и лучше, чем раньше без Галанина. Шаровары и френчики даже совсем не рванные и чистенькие, ботинки парные, целые и на обе ноги! одеколон и нитки и сапожную мазь! положенный шнапс и даже несколько бутылок коньяку и вина. Немцы сами не верили своей щедрости, оглядываясь на дверь, давали понять русским, что они были не при чем в прежних недоразумениях, без путного переводчика, подчиняясь неправильным приказам!

И русские инстинктивно понимали, что какие то сдвиги происходили благодаря новому переводчику и начинали немного верить ему, что раньше были только недоразумения, что их положение временно, что генерал Власов жив и здоров, скоро пришлет о себе весточку, что вообще там, на немецком верху, не знали ничего о всех русских неприятностях в этом проклятом батальоне! Замечательно врал, сволота немецкая, и даже не заикался ни разу под самым носом ничего не подозревающих немцев. Уходили по своим ротам успокоенные старались успокоить тех бродяг, которые никогда Галанина не видели и не слышали и, конечно, его брехне не верили… «Нет, пусть он скажет, гад, где наш Власов? Почему молчит и к нам не приезжает? Ага! не знает! Знает, сволочь! Сказать боится, что его уже давно немцы шлепнули! А вы, мать вашу… поверили, уши поразвесили!»

И не успокаивались, дрались из за немца проклятого, пока, вдруг, не разнеслось по ротам, как пожар в лесу летом: — «Наш он! Галанин! белогвардеец, его Жуков сам знает! офицером был у немцев и они его разжаловали за то, что за нас, русских горой стоял!» И продолжали все-таки драться, теперь уже из-за белогвардейца проклятого…