Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

Под ногами тепло и ласково, как огромная кошка, заурчал мотор, и вагон, всего на четверть наполнясь людьми, качнулся и поплыл в Москву. В отпотевшем окошке среди желтовато-серого снега стали мелькать редкие полузнакомые названия платформ, которые состав проскакивал с изюбриным ревом, как бы сожалея, что не может здесь зазимовать навсегда.
«Спешить ему некуда, — думала Инга, сама торопясь в ту самую Москву, из которой — не прошло и трех недель — как бежала без оглядки. — Переберусь в большую комнату. Буду вставать, когда вздумается… Нет, буду вставать совсем рано и писать буду по восемь страниц в день. А Алеше звонить не буду. И к телефону подходить не буду. Ну, если только случайно…» — улыбнулась и тут же прикусила губу, потому что напротив сидели двое солдат, которые могли понять улыбку как заигрывание.
Теперь поезд бежал среди густых елей.
«С Алешей — всё, — думала Инга, хитря сама с собой и надеясь, что еще не всё. — Я себя проверила и вижу, что всё. Да, да — всё! — начала сердиться на кого-то внтури себя. — Это ничего не значит. Бывают рецидивы. Но три недели я о нем не вспоминала. Почти».
Но несмотря на полную неясность и нерешенность отношений с доцентом, Москва манила, Москва притягивала, и еще за три остановки Инга прошла с лыжами и чемоданом в тамбур, где мужчины курили и матерились, но, взглянув в ее обрамленное красным башлыком лицо, конфузливо отворачивались.
В Москве на Комсомольской таяло, но на Домниковке и в Докучаевом снег держался. Весна уже явилась, но еще как бы пряталась, словно непрописанная квартирантка. Перекладывая чемодан и лыжи из руки в руку, Инга торопливо поднималась по переулку, будто кто-то ее нетерпеливо ждал. Но дома было пусто и тихо. Тетка Варвара сидела за шахматной доской, держа на отлете довольно пухлую брошюру. «Ботвинник — Смыслов» — прочла Инга на коричневой в клетку обложке.

— Готовишься? — спросила, подходя к тетке сбоку и осторожно целуя в голубовато-седую прореженную прядь.

— Зачем примчалась? — спросила старуха, оттирая плечом племянницу. Со стороны могло показаться, что Инга ей неприятна.

— Готовишься? — повторила племянница. — Где тут кто? — кивнула на доску, с которой были убраны ферзи и ладьи, и оставалось у черных и белых лишь по слону, коню и по нескольку пешек.

— Не вздумай уверять меня, что тебе интересно, — съязвила Варвара Терентьевна.

— Почему? — засмеялась Инга. — Или я так тупа?

— Нет, ты молода, девочка. А это — для стариков, — смахнула старуха фигуры. — Забава перед вечностью.

— Они еще не старые, — кивнула Инга на обложку брошюры.

— Они — нет. Я — старая. Я теперь мертвая… — качнула тетка головой, пытаясь сбить начавшуюся дрожь.

— Ты-то? — улыбнулась Инга. — Ты у нас воительница.

Но старуха действительно за три недели сдала.
«Это у них бывает, — подумала Инга. — Мы и то не всегда хорошо выглядим».

— Ну, как, выиграет твой Смыслов? — спросила ласково. — Ты меня подучи. Я с тобой ходить буду.