Владимир Корнилов; “Демобилизация”; Роман

Он расплатился, сбежал в подвал и начал играть в пирамиду с седым пузатым бильярдным жучком по прозвищу Маруся. Он давно знал этого несчастного забулдыгу-еврея, окрещенного женским именем из-за того, что в своей прежней жизни Маруся работал в машинописном бюро, тарабанил на ундервуде.
Играли они без форы с условием, что проигравший платит за стол. Других фраеров в подвале не было и, чтобы не терять формы, Маруся согласился покатать шары с этим пижоном.
Заказав одиннадцатого от двух бортов и не попав, доцент оглянулся и увидел двоюродного брата и беззубого плешивого субъекта, который, правда, уже напялил на свое грязное белье пиджак и брюки, но от этого не стал привлекательней.

— Салют! Вот не думал встретить, — сказал Сеничкин, приветственно поднимая кий. — Я заходил к тебе.

Курчев в ответ что-то буркнул и пустил на своем столе шар с цифрой 12. То ли от злости, переполнявшей лейтенанта, то ли от того, что при виде доцента он не мог как следует прицелиться, шар с неожиданным характерным четким стуком влетел в лузу.

— Ничего, — сказал доцент, не удостаивая Гришку даже легким кивком. — Вот доиграю и сразимся.

«Что-то вроде дуэли, — усмехнулся Борис. — Смешно. Он увел женщину, а я отыгрываюсь на зеленом сукне. Не хватало еще, как Орлов Потемкину, запустить ему шаром в глаз. Или это враки графа Салиаса?»

— Ну, я готов, — сказал доцент, проиграв партию и расплатившись в кассе.

— А я нет, — вспылил Курчев. — Видишь, с человеком играю.

— Брось, Борька, — скривился Новосельнов, кладя на сукно длинный сверкающий под яркой лампой полированный кий. — Я вон с этим попробую, — кивнул на Марусю, который, опершись на свой бильярд, как рыночный продавец на прилавок, своим глуповатым лицом и кособокой покалеченной фигурой приманивал новичков.

— Обдерет, — бросил Борис, склонный считать всех завсегдатаев этого заведения жучками и жуликами. В данном случае он не ошибся, потому что даже пьяный раздухарившийся Гришка и тот не согласился играть с Марусей и, перекинувшись с седоватым калекой несколькими обидными полуматерными замечаниями, отошел от стола.

— Я поеду, — сказал Курчеву. — А ты не заигрывайся. Два червонца заплачены — час двадцать играй, а больше не надо. А то обдерут, — с удовольствием стрельнул своими маленькими глазками в доцента, как бы намекая, что тот одного поля с Марусей.

Доцент покраснел, но не успел ответить. Гришка, по-стариковски шаркая, двинулся к раздевалке.

— Что за стапер? — спросил Сеничкин, снимая с шаров угольник и вкладывая в сокращенное слово не столько смысл, сколько презрение.

— Так, офицер. Командир полка, — ухмыльнулся Борис и сильным ударом разбил шары, чего делать ни в коем случае не стоило.

— Вот бы не подумал! Десятого прямо, — ударил доцент и промахнулся. — Русский офицер. Полковник.

А белье у него, как у обозника. Я к тебе зайти стеснялся, в дверях стоял. А этот лежит и хоть бы хны. И видел бы ты его кальсоны!

— Я видел. Этого — туда, — показал в воздухе кием на красноватого четырнадцатого и на дальнюю левую лузу, но тоже промазал.

— Здесь стол строже, — сказал доцент, невольно поддаваясь игре и подбадривая кузена, к которому еще утром питал страшную злобу. — Семерку от двух бортов.