Владимир Листенгартен

Вернувшись домой, я долго думал о том, что произошло в Таллине. Я пришел к выводу, что весь скандал между сестрами был отрепетирован заранее и разыгран специально для меня. Обе женщины, по-видимому, получали удовольствие от такого вида секса, когда одна видит то, что делает другая. Правда, я понимал, что от их соревнования я только выигрывал, так как они, стараясь превзойти одна другую, доставляли мне тем самым максимально возможное удовольствие. С другой стороны, может быть, правда и то, что написала в записке Лина? Может быть, она действительно влюбилась в меня, а все остальное делалось под давлением ее старшей и более опытной сестры?

Обычно я не рассказывал своей подруге Тоне о своих приключениях на стороне. Как я считал, она также придерживалась этого правила. Но на этот раз история была настолько необычной, что я не знал, как поступить: мне хотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. И, в конце концов, промучившись неделю, я все, как на духу, рассказал Тоне. Реакция ее для меня была совершенно неожиданной.

– Ах ты, негодяй, подлец, изменник, мне клянешься в любви, предлагаешь выйти за тебя замуж, а сам устраиваешь себе «афинские» ночи!

– Но ведь ты мне тоже изменяла, каждый раз пропадала то на неделю, а то и на две!

– Дурак! Я это делала, чтобы тебя немножко подзадорить, растормошить! Я собиралась сказать тебе, что решила выйти за тебя замуж! Ты знаешь, что я уже купила свадебное платье? А теперь иди ко всем чертям, езжай к своим бабам в Таллин и продолжай там свои «танцы втроем», я тебя больше видеть не хочу!

И она ушла. После этого разговора прошел уже месяц. Я звонил Тоне ежедневно, но она не берет трубку. Я подстерегал ее, когда она выходит с работы. Два раза мне удалось сказать ей несколько слов. Я извинялся, клялся, что это никогда не повторится, что люблю я только ее. Но она слушать ничего не хочет. А последний раз, когда я подстерег ее при выходе с работы, ее встречал какой-то парень, с которым она и ушла, нежно взяв его под руку. После этого я перестал делать попытки помириться с ней, перестал ей звонить: насильно мил не будешь! Я пришел к выводу, что если б она действительно меня так сильно любила, то, видя мои страдания, мое раскаяние, давно простила бы меня. Значит, ее любовь была простой показухой. И я все чаще стал вспоминать Лину, может быть, действительно она в меня влюбилась с первого взгляда? Ведь она красивая молодая женщина, и мне очень понравилась! Может быть, именно она и есть мое счастье, которое я уже столько лет ищу и не нахожу?

Вся эта история на меня очень сильно подействовала. Мне все время хочется кому-нибудь рассказать о том, что со мной случилось, поделиться своими муками, но на примере Тони я понимаю, что рассказывать никому ничего нельзя. Поэтому я решил изложить все это на бумаге, может быть, после этого мне станет немного легче. Но что же мне делать теперь, я просто не представляю!

Сверхчестность

 

Каждый будний день Лида вставала рано утром, умывалась, одевалась и отправлялась на работу. На завтрак дома времени не хватало, она, как и другие ее сослуживицы, завтракала на работе. Остановка троллейбуса была недалеко от ее дома. Она садилась в троллейбус и проезжала семь остановок. Там она выходила и шла к многоэтажному зданию, в котором работала. Так как все это происходило каждый день в одно и то же время, Лида часто попадала на один и тот же троллейбус, водителем которого был пожилой азербайджанец. Он уже знал Лиду и, когда видел, что она опаздывает, бежит к остановке, ждал ее, не закрывал двери, давая ей возможность сесть в троллейбус.

Народу в троллейбусе обычно было много, и все сидячие места часто оказывались занятыми. В этих случаях все семь остановок приходилось стоять. Однажды, когда Лида вошла, как обычно, в троллейбус, для нее нашлось сидячее место. Оно оказалось не очень удобным: то ли из кресла вылезла пружина, то ли наоборот, остальные пружины провалились, а может быть пружин вообще не было и пенопласт, которым выстилались сидения, порвался или загнулся. Но сидеть было очень неудобно – что-то мешало. Однако встать, посмотреть было невозможно, слишком много людей стояло вплотную к ее месту.

Но вот и остановка, на которой Лиде надо было выходить. Когда она поднялась, она все же невольно взглянула на сидение, хотела понять, что́ же ей так мешало. Это оказалось портмоне, довольно большого формата, сильно потертое и туго набитое чем-то. Застегнуто оно было на кнопку и, кроме того, перетянуто резинкой. Лида взяла его и пошла к выходу.