Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Многочисленные политические аспекты поездок Маяковского в 1927 г. оказывается возможным проверить и оценить и потому, что практически в это же самое время интересующие нас Польшу и Чехословакию посетил другой советский писатель – И.Г. Эренбург. Книга его очерков – «Виза времени» (впервые – 1929 г., Берлин; в СССР с предисловием Ф.Ф. Раскольникова) содержала, за редким исключением, очерки 1926–1928 гг. Как будет видно в дальнейшем, порой возникает ощущение, что Маяковский и Эренбург ориентируются друг на друга, полемизируя или соглашаясь один с другим; в некоторых случаях сведения, сообщаемые, например, Эренбургом, дают возможность понять, почему Маяковский избежал упоминания некоторых событий либо не комментировал их. В свою очередь, очерки и стихи Маяковского касаются тех аспектов политической ситуации в тогдашней Восточной Европе, которых избегает уже Эренбург. Учитывая факт, что в те годы крайне мало советских писателей могли посетить Польшу, взаимодополняющие тексты двух визитеров оказываются едва ли не единственным способом понять то, что стояло как за текстами так, и это – главное, за визитами в Польшу Маяковского и Эренбурга.

Также понятно, что многие аспекты этих поездок нашли отражение на страницах русских эмигрантских книг и журналов, учет которых позволит сделать общую картину еще более объемной. В наибольшей степени, это, естественно, касается К.Д. Бальмонта.

В последнее время, благодаря усиленному изучению истории русской эмиграции, исследователям стали доступны принципиально новые материалы, в частности об отношениях Бальмонта с высшим руководством Чехословакии. Прежде всего речь идет о К. Крамарже.

Сегодня уже выпущены книги об этом и стала доступна читателям целая хрестоматия стихов славянских поэтов в переводах Бальмонта, созданная именно в рамках указанной идеологии. В свое время, написанная по заказу К. Крамаржа, в свет она не вышла.

Это сочетание также позволяет по-новому взглянуть на напряженный диалог Бальмонта и Маяковского по поводу «славянского единства», ибо Крамарж фигурирует в прямо противоположных контекстах – у обоих поэтов.

Обратимся к тексту В. В. Маяковского. В очерке «Ездил я так» читаем в первом абзаце:

«Я выехал из Москвы 15 апреля. Первый город Варшава. На вокзале встречаюсь с т. Аркадьевым, представителем ВОКС’а в Польше, и т. Ковальским, варшавским ТАССом. В Польше решаю не задерживаться. Скоро польские писатели будут принимать Бальмонта. Хотя Бальмонт и написал незадолго до отъезда из СССР почтительные строки, обращенные ко мне:

«…И вот ты написал блестящие страницы,
Ты между нас возник, как некий острозуб…» и т. д., —

я, все же предпочел не сталкиваться в Варшаве с этим блестящим поэтом, выродившимся в злобного меланхолика. Я хотел ездить тихо, даже без острозубия».

Причины подобного поведения Маяковского могли иметь место и вследствие отношения к Бальмонту в Варшаве, которое, пусть и иронически, описано тем же Эренбургом в очерке «В Польше»:

«В Варшаве имеется литературное кафе «Мала Землянска», туда приходят польские поэты и польские офицеры. Они не только соседи по столикам. Они друзья и приятели. Говорят, это началось после победы Пилсудского – галуны вошли тогда в польскую литературу. Национализм личности «Коменданта» приобрел романтический флер, он завладел сердцами поэтов. Во многих газетах, упоминая о Пилсудском, пишут «он» с большой буквы. Я видел в комнате много очень даровитого и очень «левого» поэта два портрета Пилсудского. Это были не документы эпохи, но иконы. Античное слияние лиры и лука настолько вошло в нравы, что даже иностранным писателям здесь оказывают воинские почести. Я говорю, конечно, не о себе: мои сыщики были вполне штатскими людьми. Но когда приехали в Варшаву Честертон и Бальмонт, в их честь устроили военные скачки. Г-жа Честертон раздавала ленточки офицерам, г-жа Бальмонт, увы, всего-навсего солдатам. Военный оркестр исполнял гимны и марши».

Оценку же ситуации Польши Эренбург давал неоднократно, и была она недалека от Маяковского: «Я оставляю в стороне лицемерие и дипломатию. Я хочу сказать только о воздухе, которым мы дышим. Судьбы России и Польши долго были связаны одна с другой. <…> Потом цепь распалась. Народы СССР не остановились ни перед нищетой, ни перед голодом. Они узнали весь ужас и благодеяние революции. Что касается Польши, то Польша предпочла новый герб и затхлый воздух».

Если бы этим абзацем ограничивались рассуждения Эренбурга на темы будущего Польши в единстве с Советской Россией, приведенным отрывком можно было бы завершить лобовое сравнение текстов Маяковского и автора «Визы времени». Однако еще одно высказывание Эренбурга заставляет отнестись к его эскападам внимательнее: