Владимир Маяковский. Роковой выстрел

«Польские правители, а за ними столь неспособная к критицизму интеллигенция хотят быть часовыми запада на неких варварских границах. Это называется: «охранять латинскую (?) культуру». Польша могла быть мостом между Россией и Европой. Она предпочитает стать военным рвом, и, видя недоуменные взгляды по обе стороны вырытого раздела, взгляды русских и немцев, она мечется, меняет свое добро на амуницию… Ров будет, конечно, засыпан. Я предпочитаю верить, что это сделают не саперы, но разум и чувство родства».

При этом само по себе «славянское чувство» вызывает у Эренбурга отторжение, что не мешает ему на протяжении всей книги именовать себя русским. Рассуждения о славянской душе появляются, как кажется на первый взгляд, в самом неподходящем для этого месте – в главе о поездке в Германию «Пять лет спустя», которая явно не случайно коррелирует с только что процитированными строками об охране поляками «латинской культуры»: «Немцы первые поняли значение вавилонского «поп» и они сумели обуздать свои духовные таможни (курсив наш. – Л.К.). Знакомство с иностранной литературой стало здесь общим достоянием. Не говоря уже о французских «ведетах» – неизвестные вне своих стран русский Бабель, ирландец Джойс, чех Хашек здесь переведены и оценены. Для всего мира мы, русские, еще продолжаем оставаться «славянской душой» этим вдоволь гнусным сочетанием дешевого балета с «казачком» вприсядку и дурно переведенной «достоевщины».

Продолжим теперь цитату, которую мы прервали на рассуждении Эренбурга о «затхлости» современной Польши. За этими словами следовало: «Я знаю, что поляки запротестуют. Разве у них не было «революции Пилсудского и так называемого «морального оздоровления»? Проходя по улицам Варшавы, они то и дело вспоминают: «Вот здесь началась революция», «Здесь весь день стреляли», «Здесь мы победили». Остается усмехнуться: так во французских учебниках географии маленькие ручейки, которые потом начисто высыхают, гордо именуют «реками». Им дарят не только имена, но даже притоки».

Если учесть, что «славянские ручьи» должны были «слиться в русском море» как раз тогда, когда русские войска должны были в очередной раз взять Варшаву, то намеки Эренбурга (не забывшего, как, впрочем, и Маяковский, посмеяться над Варшавой – славянским Парижем) станут достаточно очевидны. И тут уж не вызовет удивления, что символ славянского единства – Липа упоминается им только в главе о Германии в связи с берлинской Унтер ден Линден.

Напомним и то, что идеологи славянского единства выступали против того, чтобы на славянских землях звучала немецкая речь, Эренбург же радуется, что именно немцы не воспринимают теперь новую русскую, в сущности, советскую литературу сквозь призму «славянской души». Даже на этом этапе можно утверждать, что книга И. Эренбурга скрыто имеет в виду обсуждение и критику проблемы славянского единства, резко актуализировавшейся в 1926–1927 гг., когда два советских литератора посетили главные страны Европы и описали эти путешествия в практически синхронных текстах.

Вернемся к Маяковскому.

Следующий интересующий нас эпизод имел место уже в Праге после успешных вечеров поэта. Приведем его:

«Утром пришел бородатый человек, дал книжку, где уже расписались и Рабиндранат Тагор, и Милюков (на это имя обращаем специальное внимание. – Л.К.), и требовал автографа, и обязательно по славянскому вопросу) как раз – пятидесятилетие Балканской войны. Пришлось написать:

Не тратьте слова на братство славян.
Единство рабочих – и никаких прочих.

Тема Славянского единства, пусть в пролетарской оболочке, возникает теперь абсолютно открыто. Симптоматично, что 26 июня 1927 г. лидер советского научного официоза М.Н. Покровский опубликовал в партийной газете «Правда» статью с атакующим заглавием «Панславизм на службе империализма», где доказывал, что «панславизм всегда был чисто политическим оружием в руках самых разнообразных деятелей» и что славистика как научная дисциплина имела «панславистский характер» и морально готовила мировую войну.

Стихотворение Маяковского почти на ту же тему – «Славянский вопрос-то решается просто…», к которому мы обратимся позже, было напечатано в газете «Рабочая Москва» 8 июня 1927 г. рядом с очерком «Немного о чехе». И в нем не обошлось без упоминания Крамаржа, к тому же в контексте стихотворения, посвященного на сей раз проблеме изъятия дачи Крамаржа в Крыму и превращения ее в санаторий для советских детей. Партия Крамаржа названа в эпиграфе стихотворения «фашистской». Это важно знать, оценивая отклики чешской печати на выступления Маяковского, которые приводятся в очерке «Ездил я так».