Владимир Ост. Роман

Заваливающийся силуэт Серой куртки тут же стал в глазах Владимира размытым, потому что в эту долю секунды Осташов сосредоточил взгляд на машинисте за ветровым стеклом в кабинке поезда. Лицо машиниста выражало панику пополам с ненавистью.

Немедленно раздался металлический визг и скрежет тормозящих колес, хотя было понятно, что так уж быстро состав остановиться не сможет.

Вот тут-то и выяснилось, насколько оправданным был маневр Василия.

Оказавшись в этот критический момент в непосредственной близости от Серой куртки, Наводничий резко, подобно балерине Большого театра, крутнулся на месте по часовой стрелке, при этом он выкинул правую ногу вверх и пяткой врезал в грудь падающему самоубийце.

Черная куртка улетел обратно на платформу за мгновение до столкновения с поездом.

Василий тоже остался на платформе, он едва успел отскочить от края и избежать удара зеркалом заднего вида, которое торчало сбоку от кабины машиниста.

Состав прекратил торможение и пошел по инерции дальше, а Серая куртка как рухнул задом на мраморный пол, так и сидел с ошеломленным видом, пока поезд потихоньку следовал вдоль платформы.

– Ну ты молодца, – сказал Осташов, подскочив к Василию. – Ты спас ему жизнь.

Но разгоряченный Наводничий, похоже, ничего не слышал.

– Под следующий поезд кидайся, дебил, – сказал он Серой куртке, – мы опаздываем.

Стоявшие неподалеку люди глазели на неудачливого самоубийцу, но двери вагонов открылись, и все тут же забыли о нем. Выходившие из поезда пассажиры бросали короткие недоумевающие взгляды на паренька, сидящего посреди платформы, и устремлялись дальше.

Владимир и Василий зашли в вагон. Из динамиков послышалось традиционное «Осторожно, двери закрываются…» – и через стекло уже закрывшихся дверей друзья увидели, как к парню подошла дежурная по станции в красной шапочке.

Поезд тронулся.

– Ур-маваш – моя коронка, – гордо заявил Василий.

– Его мамаша? – не понял Владимир и всмотрелся в дежурную.

– Да при чем здесь мамаша? Я – про удар пяткой. В каратэ это называется «ура-маваши». Я занимался немного, пару-тройку лет. Пяткой по корпусу с разворота – был мой любимый прием.

– Ну да, ты у нас и в каратэ профессионал, – Осташов с удивлением услышал нотки раздражения в своем голосе. Похоже, рассуждения Василия в кафе «Комсомолки» о маргинальных любителях, каковыми, на его взгляд, являются два его друга, все-таки задели Владимира.

– Нет, в каратэ я вряд ли профессионал. Но я профессионально применил этот прием – я всегда делаю то, что у меня лучше всего получается. Вернее, так: если я что-то делаю, то это всегда профессионально.

– Да уж конечно. С этой своей «ура-мамашей» ты чуть сам не усвистал под поезд. С таким же успехом ты мог бы просто цапнуть его за куртку и оттащить назад, а не выпендриваться. Тоже мне – Брюс Ли.

– У этого козла куртка…

– Чак Норрис.

– У него куртка…

– Джеки Чан.

Василий зажал Владимиру рот рукой.

– У него куртка была из плащевого материала. Он мог бы выскользнуть из моих рук.

Наводничий освободил рот Осташова и выждал паузу, как бы великодушно предоставляя товарищу возможность парировать, однако при этом всем своим видом показывая, что уверен: все козыри сейчас – только у него. Профессиональные козыри в профессиональных руках.

– На словах можно доказать что угодно, – убежденно сказал Осташов, но Василий лишь с усмешкой понимающе закивал – мол, жалкая попытка, дружище, хотя, конечно, я бы на твоем месте тоже не сдавался.

Наводничий помолчал, а затем сказал тоном, каким ставят точку в споре:

– Я все сделал правильно, профессионально.

Глава 29. В чем твоя загвоздка, дружбан?

«Галерея F» – вывеска на стене двухэтажного синего особнячка была весьма скромных размеров.

– Значит, любимая дочь автомедиамагната Настя Лисогорская объявила себя художницей, – сказал Наводничий на подходе к выставке. – Хэх, инсталляция! Слушай, Вованище, я вот сам в принципе догадываюсь, что такое инсталляция, но… ты мне можешь объяснить четко и по-простому: что это значит?

– Объяснить профессионально?

– Ну ладно тебе! Чего ты снова?

Владимир молчал.

– Ну хорошо, – сказал Василий, – я признаю, что не только я, но и ты – тоже профессионал. Только неизвестно в чем, ха-ха, доволен? Ну хватит уже, достал. Чего ты дуешься, как баба?

– Да я не дуюсь, сам ты достал. Я думаю, как это тебе получше объяснить… насчет инсталляции… В общем, грубо говоря, так: когда драный абажур валяется на помойке – это просто драный абажур, а когда он помещен на выставке – это уже инсталляция.

– Я примерно так и думал.

– Но это не все. Чтобы абажур стал инсталляцией, в нем должна быть какая-то концепция. Он должен выражать какую-то мысль, какие-то чувства – это на самом деле главное.

– Да-да, понятно. Когда элементарно не умеешь рисовать или, там, лепить нормальные скульптуры, тогда тащишь с помойки абажур – и все, ты уже художник. Я эту голубу Настю насквозь вижу, с жиру сучка бесится. Что-то у входа никто не толчется. Презентация отменилась, что ли?

Друзья зашли внутрь. В небольшом коридорчике тоже никого не оказалось, и они прошли в зал.