Владимир Ост. Роман

– Да нет. Мы по пути из садика с сыном иногда просто заходим сюда, посмотреть, что тут интересного.

– Смотреть сегодня как-то трудновато, – сказал Василий.

Женщина усмехнулась, затем Владимир услышал, как кто-то чирикает зажигалкой, наконец появилось пламя. Стало видно, что зажигалку держит в руке молодая женщина, одетая в дубленку.

– Мам, дай зажигалку! – крикнул ребенок.

– Нельзя, я тебе уже сколько раз говорила.

– Запах тут, как будто летом на бульваре, после газонокосилки, – сказал Василий. – Вов, ты чувствуешь?

Владимир потянул носом.

– Да, вроде травой пахнет. Так, чуть-чуть.

– Ничего себе «чуть-чуть».

– Ну, я же курил по дороге, поэтому не очень различаю.

– Девушка, вы уже, наверно, изучили, что в этой комнате, – не подскажете? – обратился Наводничий к женщине, которая тем временем пробралась с сыном к проему, в который вошли друзья.

– Трава в ящиках, – ответила она.

– В смысле – сено?

– Нет, в смысле дерн. А больше ничего, так что можете и не смотреть. А выход отсюда только один – вот как вы вошли.

– Понятненько, – Наводничий все-таки два-три раза заставил вспышку сработать, и друзья убедились в том, что действительно: на полу у противоположной стены расставлены невысокие ящики, в которых произрастает обыкновенная трава. – Ясненько.

Женщина с ребенком, пошуршав пологом, вышли.

– Комната – изолированная, десять квадратных метров, без окон – будет для вас отличной кладовкой или гардеробной, – сказал Осташов.

– Пошли, риэлтерская душа, – отозвался Василий.

Они вернулись к проему – и вот она, снова комната с круглым аквариумом. Подойдя к стеклянной емкости вплотную, Владимир увидел, что она стоит на покрытой черным бархатом подставке со встроенной красной лампой, а внутри аквариума лежат никакие не камни и не угли, а гранаты – те, которые едят. Среди целых плодов были и половинки, и четвертинки. Настоящие или муляж? Можно их потрогать? Черт знает.

В комнату ворвался яркий свет – это был выход из лабиринта обратно в белый зал. Молодая мама придерживала полог, пропуская сына вперед. Но малец (лет шести, судя по росту) вернулся вприскочку к аквариуму, сунул руку в емкость, пощупал гранаты и, ухватив четвертушку, рванул к выходу. Полог за ними опустился.

– Ну как ты себя ведешь? – послышался голос мамочки из зала. – Это же выставка. Тут ничего нельзя брать и кушать.

– Дура, – тихо прокомментировал во тьме Наводничий.

Осташов увидел, как в аквариум нырнула рука Василия, мгновенно ставшая красной.

– Детям и репортерам все можно, – сказал фотограф, перебирая содержимое емкости.

Обратно его рука выбралась с половинкой граната.

– М-м, Вованище, – сказал он, причмокивая, – вкусно! Рекомендую.

Но Владимир взять гранат постеснялся.

Наконец друзья выбрались на белый-пребелый свет. Мама с мальчиком уже покинули зал, а других посетителей все еще не наблюдалось, зато здесь вовсю суетились служащие галереи. Две девушки и мужчина в чистеньких синих комбинезонах расставляли вдоль одной из стен стулья, накрывали белой скатертью два стола в углу. Это была отлично выдрессированная команда, во всяком случае действовали они слаженно и переговаривались, несмотря на отсутствие зрителей, тихо, как библиотекари.

– Ну, и что эта инсталляция значит? – спросил Наводничий.

– Подумать надо, – ответил Осташов.

– Н-да. Это хорошо, что мы с тобой попали сюда раньше всех, – говорил Наводничий, выколупывая гранатинки и кидая их в рот. – Спокойно осмотрелись. Теперь я знаю, как надо будет снимать здесь Настю.

– Как?

– Около Венеры, других вариантов я не вижу – так же, как я снял эту мамзель, которая нас туда водила. И еще один плюс: я сейчас пойду на улицу и смогу заснять, на каком лимузине приедет Настя. Во-от. А ты, коллега, пошныряй тут, найди опять кураторшу, или еще кого-то, и разузнай, сколько чего здесь Насте стоило. Я так думаю, инсталляция влетела в копеечку. Ты прикинь, сколько здесь белого материала, и сколько еще там черного, и все остальное! В общем, давай, работаем.

Наводничий пружинистым шагом направился к выходу.

Осташов остался стоять на месте. Ему ужасно не хотелось разнюхивать, сколько Лисогорская потратила на выставку. И уж тем более – взахлеб рассказывать об этом всему свету через газету. Он находил это пошлым, а пошлость, в его разумении, являлась одной из презреннейших черт человеческой натуры.

Так и не решившись идти искать кого-то из сведущих сотрудников галереи и не придумав, куда себя деть, пока Наводничий караулит на улице Лисогорскую, он потихоньку прошел к ряду стульев у стены и сел с краю.

Персонал в синих комбинезонах, закончив дела, скрылся.

Владимир хотел было уже выйти на улицу к Василию, покурить, как в зал вошла уже знакомая ему девушка в черном платье. Ага, кураторша. Ну что, спросить ее, сколько стоил материал, трава, гипсовая Венера и прочее?

Девушка осмотрелась, ни на секунду не остановив своего взгляда на Осташове, постояла с задумчивым видом, потом, опустив взгляд себе под ноги, неспешно ступая, пересекла зал и тоже села – в двух стульях от Владимира.

– Здравствуйте еще раз, – сказал Осташов.