Тем временем на место, где стоял ребунковский «Мерседес», подъехала белые Жигули, 7-я модель, которой правил Наводничий. Рядом с ним сидел Хлобыстин.
– Алле, – говорил в трубку мобильного телефона с выдвижной антенной Кирилл, когда его «Мерседес», распугивая дальним светом фар впереди идущие машины, мчался по левой полосе Семеновского проезда, приближаясь к повороту на Ухтомскую улицу. – Да-да, я это. Ну, слушаю. Так. Понял. Я сейчас занят. В Лефортово я. Да в какой тюрьме?! Накаркаешь – смотри мне. Короче, есть тут фирма одна. Если чего срочное, у Левы адрес есть. Слушай, Зуб, а этот Ананьев, директор игрового клуба – он чего? Ну. А почему ты думаешь, он под нами больше работать не хочет? Трубку не берет? Через секретаршу вякает? Ха-ха. Он че, обурел? Заигрался там, в своем клубе? Значит, Зуб, тебе персональное задание: пыром состыкуй меня с Ананьевым. Что? Знаю, что не мой уровень, мне просто самому интересно с этим игруном побазарить. До связи.
Осташов сел на заднее сиденье белой «семерки», Наводничий завел мотор, и машина тронулась.
Развернувшись через трамвайную линию, «Жигули» свернули на светофоре направо.
– Я написал про наше посредничество, – сказал Василий. – Как это должно прозвучать в стандартном договоре на эксклюзивную продажу. Нам надо будет только на компьютере вставить эти пару строк в договор, и все будет классно. А Махрепяка подойдет в офис через минут двадцать. Больше нам для подготовки договора и не надо.
– Да, Вась, ты и правда во всем профессионал, – без издевки сказал Григорий.
– Ты тоже, – сказал польщенный Наводничий. – Это же ты смекнул, что надо Махрепяку сразу раздавить, без предисловий. Главное теперь, чтобы он не передумал.
– Куда он денется, когда разденется. Ха-ха-ха, он уже разделся. В неудачном месте и в неудачное время, хм, – Хлобыстин перестал улыбаться, переглянулся с Василием и глянул искоса на Владимира. Тот сидел мрачный, с черными кругами под глазами и смотрел в спинку водительского сиденья.
– Вованище! А чего ты не спросишь меня, – сказал Наводничий, чтобы разрядить обстановку, – как мы будем впаривать Махрепяке пленку, которой нет?
– Уверен, ты сам сейчас расскажешь.
– Нет, ну давай, правда. Ну как?
– А очень просто, – сказал с энтузиазмом Григорий.
– Гриша, цыц! Молчи. Пусть сам догадается. Давай, Вованище, твое слово.
– Скажешь ему, что продал пленку, или сжег, или съел – нету ее. Зато есть фотография, и этого тоже хватит, чтобы удавить его. Да?
– Нет, так не пойдет. Ему нужна пленка. Чтобы иметь гарантию, что завтра мы снова не насядем на него и не потребуем еще денег. И любой бы на его месте потребовал пленку. Ладно, я подскажу. Как сделать пленку с таким же кадром? Чтобы он посмотрел на нее и подумал, что это настоящая пленка?
– Ну как? Ну взять голого какого-нибудь своего кента и голую телку, поставить их, как на фотографии, в окно и снять.
– Теплее-теплее, – сказал Василий. – Но слишком сложно. И накладно. Этим двум придется тогда все объяснять и соответственно – делиться. Давай еще варианты.
– Хватит. Ты просто скажи, есть у нас эта долбанная пленка или нет?
– Есть, есть. Но ты все равно подумай. Ну давай, отвлекись от этой своей разнесчастной любви.
– Вась, вот объясни: по-твоему, я должен сейчас покумекать, как еще раз сделать кадр, на котором кто-то лапает мою голую… и от этого я отвлекусь от несчастной любви к ней, так?
– Кхе, извини, – ответил Наводничий. – Хотя, с другой стороны, – а чего? Нормально. Ты же сейчас должен ненавидеть ее. Как минимум. Да пошли все это в жопу, забудь.
– Так, Вась, давай я сам с этим как-нибудь разберусь.
Хлобыстин вновь стрельнул взглядом назад, на Осташова. Тот по-прежнему смотрел в спинку шоферского сиденья и, похоже, больше не собирался вступать в разговор. Но неожиданно, не поднимая головы, сказал:
– Вы что, по правде думаете, что мне интересно, срубим мы бабки с Махрепяки или нет? Думаете, я за ЭТО деньги возьму, да? – Владимир ударил кулаком по своему сиденью. – Я сейчас с вами, знаете, почему? Потому что для меня главное – чтобы Аньчик на фирму пришла.
– А ты чего разговаривал с ней? – спросил Григорий после паузы.
– Ну, как бы да, – проговорил Осташов упавшим голосом. – По телефону. Только «привет» ей говорю – сразу трубку бросает. И так три раза. А на четвертый я ей без «привета», сразу выдал, чтоб она приехала на фирму сегодня, и сам трубу кинул… Она просто обязана сегодня прийти на эти разборки, – его голос снова стал гневным. – Нам надо сегодня же разобраться с нашими делами. Окончательно.
При этих словах Наводничий и Хлобыстин обменялись понимающими взглядами, как два доктора за спиной умалишенного, после чего Василий стал с особым пристрастием рассматривать дорогу перед автомобилем, а Григорий – пасмурное небо через боковое стекло.