Владимир Раевский

На скале сидеть можно, но над скалою…
Слишком странная фигура!..»

Этот незаконченный литературно-критический очерк свидетельствует о критических суждениях и эстетических требованиях Раевского, которые оказали заметное воздействие на формирование творчества Пушкина.

Характеризуя широкую образованность «первого декабриста», его солидные знания в области исторических наук, исследователь жизни Раевского Щеглов П. Е. отметил. что Раевский «сам был поэтом и, следовательно, мог быть судьей поэтических произведений. Именно эти данные и выдвинули Раевского на первое место в кишиневской толпе друзей поэта».

В конспекте Раевского по античной литературе упоминается о бездарном греческом поэте Хериле, «несмотря на грубость его стихов, без вкуса, без красоты, он был любим и уважаем Александром, которым был одарен как наилучший стихотворец. Сулла в Риме обошелся столь же щедро с поэтом. Он дал ему большое награждение с уговором, чтобы он никогда больше не сочинял».

21 февраля 1821 года у Орлова намечался бал. Задолго до начала Орлов пригласил Раевского в кабинет и спросил:

— Мне очень приятно, что вы, Владимир Федосеевич, добились полного повиновения ваших подопечных.

Раевский улыбнулся:

— Еще древний Ликург заметил, что «люди не повинуются тем, кто не умеет повелевать». Сегодня пояснял кадетам, что большие буквы пишутся в начале каждой строки стихотворения, и привел пример:

Пролита кровь сия была
Во искупление свободы.

А потом целых десять минут объяснял слово «свобода».

Генерал понял намек своего единомышленника, который бросил взгляд в окно и увидел, что к дому спешит Пушкин, сказал: «Идет Овидиев племянник», и больше не стал распространяться о способах обучения своих подчиненных.

В те пасмурные февральские дни Кишинев был заполнен греческими этеристами. Их можно было встретить на улицах, в магазинах и других общественных местах. Чаще они собирались группами и о чем-то спорили оживленно. Возникшее еще в 1814 году в Одессе тайное общество греков «Филики Этерия» (Дружеское общество), центр которого к 1820 году переместился в Кишинев, готовилось к восстанию против турецкого владычества. К этому времени вождем общества стал выходец из греческой аристократической семьи генерал русской службы Александр Ипсиланти. Участник наполеоновских войн, в боях под Дрезденом потерявший правую руку, он был некоторое время флигель-адъютантом императора Александра I. «Безрукий генерал», как его звали в Кишиневе, отличался высокомерием и тщеславием, а поэтому часто окружал себя людьми невысоких принципов.

Пушкин с шумом вошел в квартиру, порывисто обнял Михаила Федоровича, а затем Раевского, сообщил:

— Только что видел главного этериста, стремглав промчавшегося на тройке.

Михаил Федорович хорошо знал Ипсиланти, поэтому Раевский его спросил:

— Михаил Федорович, у Ипсиланти есть задатки полководца?

Пока Орлов собирался с мыслью, Пушкин не удержался:

— Это Пфуль в наполеоновской треуголке.

Михаил Федорович рассмеялся, он начал говорить, что подобные толки об Ипсиланти правдоподобны. В это время в кабинет приоткрылась дверь, слуга доложил:

— Генерал Ипсиланти…

— Простите, — бросил хозяин и быстро пошел навстречу.

— Однако легок на помине, — заметил Пушкин, а через минуту дверь вновь открылась.

— Милости просим, Александр Константинович, — пригласил гостя Михаил Федорович, пропуская его впереди себя.

В комнату вошел высокий, стройный мужчина. Лысина на голове и отсутствие правой руки не портили его внешности. Молча сделав кивок в сторону Пушкина и Раевского, гость опустился в кресло, через минуту поднялся, подошел к Пушкину, подал ему руку и, как бы извиняясь, сказал:

— Простите, я вас не узнал, господин Пушкин.

— Не мудрено, — блеснул глазами Пушкин, подхватив на руки котенка, вертевшегося у его ног.

— Знакомьтесь, Александр Константинович, — Орлов показал рукою в сторону Раевского, — это главный учитель моей дивизии — Владимир Федосеевич Раевский. Помните песню «Судьба нам меч вручила», которую пели наши солдаты в двенадцатом году? Это его слова.

Ипсиланти на это ничего не ответил и тут же заторопился:

— Мне пора уходить, Михаил Федорович, меня там ждут. Я зашел, чтобы проститься с вами перед дальней дорогой. Завтра в путь… Я уезжаю, чтобы подарить свободу моему народу…

— Александр Константинович, вы можете рассчитывать на меня, — поднявшись со своего места, громко сказал Пушкин.

— Я надеюсь, что вы будете не одним русским, желающим оказать помощь моему народу.

— Успеха вам, Александр Константинович, — пожелал Орлов. — Я буду рад, если императорское величество соблаговолит оказать вам помощь. Моя дивизия к тому готова, — и, глядя на Пушкина, улыбаясь, добавил: — А в отношении волонтеров, надеюсь, что они будут. Фамилию первого вы уже знаете…

Как потом стало известно, Пушкин действительно имел намерение лично (как впоследствии английский поэт Байрон) принять участие в освободительном движении греков.