Владимир Шаров: по ту сторону истории

Когда следствие над арестованным Мясниковым заходит в тупик (в романе), Сталин вызывает Берию и приказывает сначала сломать Мясникова, а затем расстрелять. То есть несгибаемого Ганьку чекистам надо обязательно морально изничтожить… и они берутся за дело. Время поджимает, но никаких зацепок сломить Мясникова у них нет. Детьми не пошантажируешь – все трое его сыновей погибли на фронтах Великой Отечественной войны. Жена давно уже не жена. Иголки под ногти тоже не позагоняешь – здоровье Мясникова таково, что помрет от сердечного приступа несломленным. Нужна зацепка, нужно что-то такое против Мясникова использовать, чтобы его сломить. Но ничего такого чекисты найти не могут. Мясников же вовсю над следователями куражится: то пишет Молотову заявление с требованием вернуть ему денежную сумму, которую он заработал бы, находясь не на Лубянке, а в Париже на своей работе, то заявляет, что был уверен – по его возвращении в СССР ему дадут возможность создать свою партию…

Наконец чекисты зовут на помощь Жестовского. И вот многодневное, под лупу изучение мемуаров и биографии Мясникова приводит Жестовского к открытию: слабое место заключено в ключевом эпизоде «Философии убийства…». Решено Мясникова подловить на том, что является его коньком, на знании того, чем он бравирует в своей рукописи. Речь идет о Библии, точнее, о конкретном библейском сюжете.

Что же такое обнаруживает Жестовский в рукописи Мясникова? И почему это способно Мясникова сломить?

Для ответа на этот вопрос надо понять: чтó эта рукопись значила для Мясникова, с какой целью он ее писал и, наконец, зачем посылал Сталину?..

Казалось бы, жизнь Мясникова-эмигранта проиграна. Вожаком новой революции, которая должна была начаться в Мотовилихе, он не стал. Затея с созданием новой партии провалилась… Нет семьи, нет сторонников, нет перспектив в чужом, враждебном Париже… Главный пафос его философско-мемуарного текста: я, Мясников, выбил из рук контрреволюции ее знамя – «Михаила II» (и открыл путь к уничтожению других Романовых!). Чем не дал разгореться гражданской войне с большей силой, чем спас многие пролетарские жизни и чем в конечном итоге добился победы в гражданской войне… Это та гордость за свою победу, что Мясников пронес через всю жизнь и что своей рукой описал!

Текстологическое открытие, сделанное Шаровым при чтении мемуаров Мясникова, становится кульминацией романа. После прочтения романа это кажется столь очевидным, что невозможно не увидеть! И тем не менее историки не увидели в тексте Мясникова то, что разглядел Владимир Шаров глазами своего героя Жестовского. Речь идет об эпизоде возвращения убийц Михаила Романова с «дела» и их отчет перед организатором убийства Мясниковым. Процитирую фрагмент из «Философии убийства…» Мясникова. Начну не с возвращения убийц, а с их отправки «на дело»: