Владимир Шаров: по ту сторону истории

Гавриил Ильич Мясников родился в 1889 году в Чистополе. В шестнадцать лет оказался в городе Мотовилиха, выросшем вокруг крупнейшего в стране металлургического завода. Не успев стать квалифицированным рабочим, Ганька (такова была его кликуха на всю жизнь) становится активным революционером: сначала коротко эсером, а затем большевиком. Участвует во всех шумных акциях, в том числе экспроприации оружия. Далее следуют многочисленные аресты и побеги. Во время одной из отсидок товарищи ошибочно обвиняют его в провокаторстве и жестоко избивают… Последний арест – в городе Баку в 1913 году, где он проживал по поддельным документам с «одной очкастой дамой», как он позже выразится в своей автобиографии. В Орловском централе Ганька провел четыре года в одиночном заключении, часть срока закованным в кандалы. В тюрьмах Ганька прочитал уйму книг, особо отметим – несколько раз перечитывает Библию, воюет с начальством и охраной, занимается самоистязанием, дабы разрешить для себя проблему существования Бога. В это же время он проникается идеей, что он, Мясников, – воплощение одного из самых положительных, с его точки зрения, персонажей мировой литературы – Смердякова… После Февральской революции Мясников освобожден; как был, в арестантской одежде, прибывает в Мотовилиху. Там митингует и ораторствует, пока не становится председателем мотовилихинского Совета рабочих и солдатских депутатов, а в январе 1918-го – членом ВЦИКа. Узнав, что в Перми находится сосланный туда Михаил Романов, он задумывает осуществить его бессудную казнь. Для чего идет работать в Пермскую ЧК. Им без труда найдены и проинструктированы исполнители, и в ночь на 13 июня 1918 года Михаила Романова и его секретаря Джонсона убивают в лесу в нескольких верстах от Мотовилихи. По официальной версии и формулировке (автор ее Мясников), Михаил Романов не убит, а бежал…

В 1920 году Ганька начинает выдвигать собственные идеи по обустройству политической жизни, выступает перед рабочими, пишет скандальные записки в ЦК и подписывает заявление в Коминтерн. В феврале 1922‐го его вызывают в ЦК, где сообщают об исключении из партии. Далее следуют аресты, тюрьма, голодовки, ссылки, высылка, возвращение, новые аресты и побеги…

Для примера маленький фрагмент его похождений. Ганьке уже под сорок. 1928 год, ссылка в Ереван. Предчувствуя арест, находясь под постоянным наблюдением, 7 ноября 1928 года он вышел на праздничную демонстрацию, смешался с толпой, затем побрился наголо, где-то переоделся в женское платье, сел на местный поезд, проезжавший вдоль границы, спрыгнул с него на ходу, переплыл ледяной Аракс и оказался в Персии. Посидев в тюрьмах Персии и Турции, получает разрешение на въезд во Францию, поселяется в Париже и живет там до конца 1944 года, работает слесарем на заводе.

В середине тридцатых годов он пишет объемный (429 страниц машинописи) трактат «Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила Романова»… Экземпляр рукописи он отнес в советское посольство в Париже для пересылки его лично Сталину. Потом война, арест, отправка в концлагерь, побег.

В декабре 1944 года он получает приглашение от советского посольства в Париже вернуться в СССР. Сразу по возвращении Мясникова арестовывают. Далее – девятимесячное следствие на Лубянке, отказ свидетельствовать против себя и других, приговор и расстрел 16 ноября 1945 года.

Такова биография Мясникова. Но вернемся к роману Шарова.

Глеб, он же автор, от лица которого ведется повествование, узнает, что сюжет романа «Царство Агамемнона» Жестовского строится вокруг рукописи Мясникова «Философия убийства». И хотя сам роман Жестовского как бы утерян, Мясников то и дело «всплывает» – и в пересказе романа в романе, и в «рамочном» повествовании. Мне было безумно интересно узнать, что Шаров сделает с «моим» Мясниковым, как он справится с почти невыполнимой задачей вписать в ткань художественного повествования совершенно невозможного во всех отношениях и при этом реального исторического субъекта. Субъекта, самостоятельно, без помощи автора «Агамемнона» так написавшего свою биографию, что ни выдумать такое невозможно, ни прибавить, ни убавить.

Но у Шарова получилось! То, что сочинено им вокруг мясниковской рукописи и следственного дела Мясникова 1945 года, становится кульминацией если не всей книги, то как минимум романа в романе.