Владимир Шаров: по ту сторону истории

При всей отрешенности от внешнего мира, самопогруженности, Володя по своей сути буддизму не подходил. Он был именно самопогружен, наполнен своими мыслями, что для медитации, буддистского восприятия мира контрпродуктивно. В буддизме, и особенно в даосизме и в его продолжении дзен-буддизме, нужно на время очистить свой мозг, раствориться в универсуме, стать никем, ничем, песчинкой. Это не для него.

Перешли на Пражскую весну. Ему было тогда шестнадцать, мне двадцать. Это событие во многом повлияло на мое становление и судьбу. Я перед этим хотел в очередной раз уйти с медфака, поступать во ВГИК, в театральный, быть сценаристом, режиссером. Отец убедил остаться: «В лагере врач – тоже врач».

Володя: «Я понимаю вашего отца, но это ужасно, когда отец такое советует сыну. Это Египет». – «Я отцу благодарен».

Если мои друзья из России оказываются в Тюбингене в субботу, я их веду на Flohmarkt – блошиный рынок, барахолку. Я очень люблю блошиные рынки и во всех странах, где бываю, их посещаю. Ирина с этим смирилась. Иногда покупаю одну вещь, иногда две, иногда ничего не покупаю. Главное – посмотреть вещи, людей: торгующих и покупающих. Это какое-то удивительное действо, представление. Лица, руки, глаза. Бывают музейные вещи, на которые у меня нет денег, но можно посмотреть их вблизи, потрогать. В Тюбингене очень интересный блошиный рынок. Мы договорились с Володей туда пойти.

Некоторые мои друзья-знакомые сразу двигаются в сторону одежды, обуви. Я их отлично понимаю. Встречаются хорошие новые или почти новые вещи. Володя начал смотреть сразу в нужную сторону. Чувствовалось археологическое прошлое. Мы переходили от столика к столику, рассматривали монеты: старинные римские и китайские, других времен и народов; фрагменты керамики, красивую старинную посуду, майсенский фарфор, немецкие, французские, австрийские штыки, каски, погоны, старинные гравюры, картины, рамы, книги, мебель, ковры, старинные детские игрушки… Так постепенно мы обошли огромное поле, покрытое столами и палатками.

Со мной здоровались. Я тоже со многими здоровался. Это удивило Володю. Я объяснил, что Тюбинген – город маленький, многие знают друг друга, живу я здесь давно, на блошином рынке бываю часто. Володя выбрал китайские шары для тренировки кистей рук, маленького медного ангела для Оли. Долго стоял над садовыми инструментами: «Если бы было близко, взял бы для дачи». На мой вопрос, много ли он делает на даче, ответил: «К сожалению, мало».

На обед мы были приглашены к Лидии Викторовне Друскиной. Она не могла быть на выступлении и очень хотела познакомиться с Володей.

Лидия Викторовна – вдова ленинградского поэта Льва Друскина. Лев Друскин был с детства парализован, не ходил. Ребенком его очень поощрял к писанию стихов и помогал Самуил Маршак. Лев Друскин писал хорошие стихи, о которых тепло отзывалась Ахматова. Их квартира в Питере стала местом встреч питерских диссидентов и творческой интеллигенции. У них была дача в Комарово, летом они неоднократно бывали в Коктебеле и в других домах творчества. Знали, наверное, всех известных писателей, деятелей культуры. Лидия Викторовна тоже с детства болела – полиомиелит.

Они были высланы из Ленинграда в начале 1980‐х из‐за книги воспоминаний, которую написал Лев Савельевич. Кому-то что-то не понравилось, хотя призывов к свержению советской власти там не было. Через Вену прибыли в Тюбинген по рекомендации Льва Копелева. В их квартире в Тюбингене собиралась вся тюбингенская российская интеллигенция и немцы, интересующиеся Россией. Мы Льва Друскина не застали, он умер за год до нашего приезда.

Я рассказал немного Володе о Лидии Викторовне, о Льве Савельевиче он знал.

Мы пришли с небольшим опозданием, но Лидия Викторовна не показала виду. Она, несмотря на то что в последние годы передвигается на кресле-каталке, хорошая хозяйка и приготовила вкусный обед. У Володи с Лидией Викторовной оказалось много общих знакомых, и они часа два-три с интересом общались.

Лидия Викторовна потом долго вспоминала Володю. «Такой образованный, милый молодой человек. Спасибо, Яша, что привели его. Это было наслаждение с ним общаться».

В воскресенье Володя улетал, хотел отдохнуть и что-то записать. Отвез его в гостиницу.

Мы тепло попрощались, и он сказал: «Яков, обязательно пишите. Я напишу на днях. Мы должны обязательно где-нибудь встретиться и провести вместе отпуск, например в Шотландии. И вообще нужно встречаться. Мне было у вас так хорошо». – «Нам с вами тоже было хорошо, Володя».

Вскоре я получил письмо, отправленное через Олю. Оно было милым, теплым. Я ответил, так завязалась переписка. Мне немного мешало, что это не просто индивидуальное письмо, которыми я обычно обмениваюсь с друзьями даже через интернет, а как бы письма через секретаршу, хоть это и жена. Но письма были индивидуальные. Про поездку на Охотское море, про московскую жизнь. Были и вопросы о здоровье, но редко.