Аушра не кинулась к моим ногам, прося прощения. Она, казалось, окаменела, превратившись в одну из тех литовских мадонн, которые стоят на перекрестках дорог. Потом она медленно поставила поднос на ночной столик, стоявший рядом с кроватью, и резко достала из сумочки другой листок, полностью покрытый буквами и цифрами. На нем было написано: «Порученный мне объект, в ходе встреч с литовской интеллигенцией провозглашал тосты за русско-литовскую дружбу и, в частности, за здоровье Никиты Сергеевича Хрущева. В то же время он жестко осуждал попытки западной прессы воспользоваться слухами о его самоубийстве. Из Вильнюса он вылетит в Сибирь, чтобы воспеть труд строителей Братской ГЭС. Я успешно выполняю порученное мне задание по подъему его духа».
После этого разоблачения Аушре не оставалось ничего иного, как поведать поэту историю своей вербовки. Как оказалось, ее тетя несколько лет назад сбежала в Канаду, что и стало почвой для шантажа со стороны компетентных органов. По ее словам: «Они меня редко беспокоили, иногда они просто просили сопровождать иностранцев, которых держали под наблюдением, и сообщать о содержании их разговоров. Но я не причинила никому зла, только себе самой. Но пару раз, когда они пытались передать меня московскому руководству, им не удавалось меня уговорить, и они ненадолго оставили меня в покое. Потом, неожиданно, на Сельскохозяйственной выставке за кулисами появился человек. Он знал мое кодовое имя и пароль. Он был очень воспитанным и спросил у меня, читала ли я твои стихи. Я ответила, что читала, и многие знала наизусть. Тогда он мне объяснил, что в тот период ты был объектом широкой критики и что ты находился на грани самоубийства. Он попросил помочь тебе. Я видела тебя по телевизору, и мне понравились не только твои стихи, но и ты сам. Я согласилась. А теперь можешь судить обо мне, как хочешь».
Естественно, поэт ее простил. А вот КГБ он должен был от всей души поблагодарить: он ведь не только спас его от суицида, но и доставил столько приятных минут, бросив в объятия красивой прибалтийки.
Вообще вся биография Евтушенко переполнена противоречивыми отношениями поэта с властью. То он сливался с последней в жарких объятиях, то вдруг вдрызг ругался с нею и ставил разного рода ультиматумы. Самое интересное, но многие из этих ультиматомов властями принимались и даже удовлетворялись. Что, естественно, только поднимало статус Евтушенко как правдоборца внутри страны, а также за ее пределами. В свете упомянутых выше слов кадрового разведчика П. Судоплатова, все это ясно указывало на то, что «ручной диссидент» Евтушенко продолжал исправно выполнять некий секретный договор между ним и властью, где она позволяла ему отдельные смелые поступки и заявления, а он, в свою очередь, всячески пропагандировал эту власть как вполне демократическую. За это Евтушенко наградили статусом неприкосновенного и всячески поощряли: разрешали ему колесить по миру (он объездит 109 стран), издавали его книги, выплачивая за них баснословные гонорары в десятки тысяч рублей, и даже награждали его правительственными орденами и медалями. Например, после того как в 1968 году Евтушенко отбил Брежневу дерзкую телеграмму с возмущенными словами в связи с чехословацкими событиями, уже спустя несколько месяцев (!) его наградили орденом «Знак Почета». Правда, награждение было почти секретным, в духе агентурной деятельности поэта: оно прошло не в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца, где обычно проходили подобные церемонии, а в кабинете зампреда президиума Верховного совета СССР Искандерова.
Все эти странности в поведении «полудиссидента» Евтушенко были хорошо известны на Западе. Поэтому многие в открытую называли Евтушенко то «агентом КГБ», то «агентом Кремля». Но едва вслед за этими голосами следовали какие-то серьезные акции против поэта (например, весной 1968 года его кандидатуру отклонили в качества профессора поэзии в Оксфорде), как тут же следовали акции, которые должны были обелить Евтушенко перед западной общественностью. Например, вслед за оксфордским демаршем последовал секретариат Союза писателей РСФСР, где, взявший слово Евтушенко, выступил против ввода в правление патриарха советской прозы М. Шолохова, предложив ввести туда писателей, подписавших письмо в защиту диссидентов Синявского, Гинзбурга, Добровольского и др. Об этом демарше поэта тут же узнали на Западе, благодаря публикациям в ряде изданий, которые… тайно субсидировались Москвой.