Владычество1

Он повторял эти стихи с такой настойчивостью, как будто это была мантра, и каждое повторение должно было раз и навсегда убедить его самого и Бога в том, что Всемогущий должен сделать. Кларенс не допускал ни одной плохой мысли. Он попросил всех, кого знал, молиться. Он заявил, что Бог исцелит Фелицию.

«Я разрешу тебе держать Дэни столько же, сколько Фелиция будет жить. Не допусти ее смерти». Он пытался заключить сдел-

37

ку с Господом, разговаривая вслух так громко, как будто тот, кому это адресовано, был туг на ухо, и его нужно вывести из дремотного состояния громким голосом и настойчивыми интонациями.

Вошла медсестра, чтобы сказать, что ему пора уходить. Она увидела его остекленевший взгляд, готовый в любую минуту вспыхнуть пламенем, и поняла, что боится его. Она подошла к Кларенсу вплотную и тихонько прошептала: «Пора уходить».

Он оставил комнату с чувством разочарования, как после поражения. У него не было власти ни над жизнью, ни над смертью этой маленькой девочки, которая осталась лежать в кровати.

В комнате ожидания интенсивной терапии Женива бросилась навстречу Кларенсу и повисла на нем так, как на красном дереве при штормовом ветре, но Кларенс неожиданно согнулся под ее объятиями. В нем не осталось ничего от горделиво вздымающегося, непоколебимого красного дерева, скорее всего, он напоминал сейчас молодое деревце, гнущееся и клонящееся от малейшего бриза. Это было так неожиданно для Женивы, что она испугалась.

Там же, в комнате ожидания сгорбленно наклонившись вперед и уставившись в никуда, сидел Обадиа Абернати, восьмидесятисемилетний сын испольщика, внук раба с Миссисипи. Последние два года он жил в доме у Кларенса, потому что уже одряхлел. Кларенс сел возле него, заглянул в отцовские глубоко посаженные глаза, глаза, которые видели огромные перемены и вынесли незабываемую войну. Кларенс не был уверен, что ему надо прерывать ход мыслей отца, потому что любая альтернатива была лучше, чем действительность. Он ничего не сказал.

Кларенс вспомнил рассказы, которые папа читал ему, Дэни и всей семье, со старомодными выражениями и красивыми модуляциями голоса. Человек, вынужденный оставить школу в третьем классе, чтобы собирать хлопок, и научившийся читать, когда ему было уже тридцать три. В семье из одиннадцати детей он был самый младший, и сейчас остались в живых только он и его брат Илья. Он играл в бейсбол за Клоунов Индианаполиса и за девять других негритянских команд с конца двадцатых годов и до конца сороковых. В возрасте тридцати трех лет его забрали в армию для защиты страны во Второй мировой войне. Он отдал годы своей жизни во славу Родины, которая не разрешала ему есть в большинстве ресторанов и спать в большинстве отелей, пользоваться теми же фонтанчиками для питья и туале-

38

тами, что и белые ребята. Он получил пулю в плечо за страну, которая даже не печатала объявления в газете о его дне рождения или о его свадьбе.

И в то время когда он играл в бейсбол и когда закончил играть, чтобы прокормить семью, он работал на мельнице электромонтажником, сторожем в библиотеке, грузчиком на железной дороге. В поисках лучшего места свою семью из восьми человек он перевез из Миссисипи в Чикаго, а потом в Портленд. Этот человек, казавшийся Кларенсу таким большим в детстве, а со временем ставший ниже из-за ссутулившихся плеч и согнувшейся спины, как Моисей, вел своих людей через пустыню в поисках земли обетованной. Его тело ослабело, а время и обстоятельства жизни оставили на его лице глубокие морщины. Но ничто не могло погасить его постоянную улыбку и сияние глаз. Казалось, что его глаза и губы живут и черпают силу из какого-то неведомого источника, не из этого мира.

— Нам надо ехать на похороны, малыш, — прошептала Же-нива Кларенсу, — Харли забрал детей пятнадцать минут назад, и они уже на месте.

Похороны. Это слово ворвалось в него. Он сурово напомнил Богу об их сделке: «Ты не можешь забрать Фелицию».

Кларенс, нежно поддерживая отца, помог ему дойти до машины. Папа надел похоронный костюм, а Кларенс был в рубашке с короткими рукавами. Его черный пиджак оставался в машине. Воздух был настолько плотен и насыщен влагой, что он чувствовал себя так, как будто на нем была надета фланелевая теплая рубашка. Они подошли к машине с сохранившимся до сих пор запахом мокрой кожи, напоминающем ему о ночном кошмаре, бывшем четыре дня назад, от которого он до сих пор не опомнился.

Пока они ехали, Кларенс приготовил себя к негритянским или, как обычно говорят, черным похоронам. С белых похорон уже через час возвращаешься на работу, как раз к тому времени, когда надо ответить звонившим тебе в течение дня. Работа священника на белых похоронах заключается в том, чтобы облегчить страдания. На черных — растянуть их как можно дольше. Сейчас он предпочел бы быть на белых похоронах, а не на черных.

Они приехали к церкви «Авен-Езер» в северном Портленде, находящемся на расстоянии пяти километров от больницы и в двух километрах от дома Дэни, в самом сердце «черной» части

39