Е только смущали большие железные клетки, стоявшие на палубе. Кук, шедший с Ев Индию и намеревавшийся писать о нем книгу, объяснил, что это клетки для зверей, которых возьмут в Индии для зоологического парка, заложенного Боурингом в Гонконге в этом году.
Но когда мимо военного корабля шли китайские лодки, то с них спутникам Е, проводившим много времени в качестве зевак на палубе, кричали, что эти клетки для них, что в самую большую клетку посадят Е и, когда выйдут далеко в море, где нет дна, столкнут клетку с губернатором. Гонконгские китайцы совершенно невежливы. Е иногда, сидя в новой каюте, слышал эти разговоры.
Рано утром, пока никто не видит, Е любил постоять у открытого иллюминатора и посмотреть, как пробуждается город, какая разноцветная богатая жизнь вокруг. Е ни за что не признался бы, что это приятно. Ведь приятно для него только то, что приказано свыше считать приятным. Только в Китае что-то еще заслуживает внимания, все остальное повсюду отвратительно. Варварская грязь! Неправильная ложная жизнь!
Е помнил фразу, сказанную дочерью губернатора, что все это тоже Китай. Но, если бы это попало в руки Е, он все бы тут загубил, всем бы перерубил головы и все велел бы переломать. А жаль. Значит, Китаю все это еще не отдадут долго, до тех пор, пока китайцы сами не перестанут быть варварами. И не научатся притворяться, как отец и сын Вунги, что они стали европейцами. Впрочем, когда бы Гонконг ни отдали, все равно в Китае сохранятся последователи Е, которые пообещают не рубить в Гонконге головы, но потихоньку возьмутся и начнут наводить единство и отклонений не позволят. Ради этого удовольствия можно пообещать в договорах, что ради великих идей и справедливости все будет соблюдаться и ради всех прочих слов, употребляемых в парламенте и в конгрессе.
У Кука свои заботы. Надо посылать очередную корреспонденцию в «Таймс». Иногда сделать это трудней, чем написать книгу. Труженик пера такой же творец, как автор вымышленных произведений художественной литературы, в которых можно писать все, что вздумается. Но при описании подлинных событий к тому, что было на самом деле, надо добавить еще что-то особенное, что на самом деле не всегда случается. Одним тем, что происходило, не обойдется. Это тем более можно сделать смелей, что репутация «Таймс», газеты, которая печатает только правдивые материалы, — вне сомнений. И это все знают, и все в это верят. Закон мировой прессы — писать надо правдоподобно, то есть подобно той правде, в которую верит подписчик. Надо отдать должное вкусам читателей и разжигать их дальше. Все лучшие писатели пишут так во всем мире, и постыдного тут ничего нет. Каждый угождает своим единомышленникам и укрепляет их убеждения. Если врет, то виновата эпоха, общее направление, современность противоречивых идей. Значит, эпоха еще не доросла до правды. Так за чем дело стало? Врать приходится и таланту, и дураку, но те, кто без таланта, врут без меры, этим они живут и смеются над теми, кто… Ясно!
Для «Таймс» нужна сенсация. Первая корреспонденция о захвате Е на лестнице успела пойти из Кантона в Гонконг к отходу пакетбота. Теперь — все остальное. Придется написать, как жестокий злодей Е валялся и плакал в ногах у лорда Элгина, просил пощадить и рыдал. Офицеры смеялись. Какой важный недоступный вельможа, палач и злодей, как с него сбили спесь. Кук, для проверки, рассказал об этом в Гонконге, и все поверили. Получилось, что пустил слух. Сведения, как Е валялся в ногах посла, пошли по Гонконгу и приводили всех в восторг. Кто-то передал солдатам и матросам, и все смеялись.
Про остроумные ответы молодых солдат и матросов, добывавших себе пропитание для приготовления изысканных блюд на кострах, пылавших на стенах Кантона и сложенных из переломанной китайской мебели, также будет напечатано в «Таймс», а что означает «никаких грабежей», читатель сам поймет… И как к ним сами приходили свиньи, и как, спасая город от загрязнения, съели священных карпов; это уже не война, а спорт. Это прекрасно. Вот это и есть гласность, чистая правда про самих себя, но так, что прямого обвинения нет — значит, нет и проступков наших «синих жакетов», эти пустячные забавы. Свидетельство, что нами ничто и никогда не утаивается. Мы же не пишем, что всюду выступаем только как освободители и братья и при этом даже не знаем, что такое слово «грабеж».
Владычица морей не боится правды. Властелины — ее сыны, повергают в трепет самых величайших владык мира. Даже Е валялся в ногах… Читатель передаст газету из рук в руки: «Читайте. Очевидец Кук из Кантона… Пишет…» В кафе, в пабах, в лавочках и салонах. Зашевелится вся демократия.
— Итак, маршал, вы поплывете на пароходе через океан. Мы покажем вам весь мир, — говорил Кук, отправив письма в Лондон и отдыхая за беседой с Е.
— Меня это не интересует. За пределами Китая нет ничего заслуживающего внимания. Все самое лучшее только у нас.
— А когда мы захотели видеть все это лучшее, что там у вас. А вы нас не пускаете.