Владычица морей

Напротив Алексея, на свободное место за столом, где лежала карточка на тарелке, уселся, встреченный возгласами и поднятыми бокалами, молодой человек среднего роста с нежным и добрым лицом. В маленьких русых усах, как с пушком над бледными губами, чисто выбритыми щеками, со светлой головой, он казался безбородым, как отрок, списанный с иконы.

Небольшие глаза его сохраняли все время выражение боли; он как бы чувствовал себя виноватым, или его что-то мучило, и он со смиренным выражением лица терпел, вызывая симпатию у Алексея. Он словно молчаливо просил прощения за свое присутствие у шумной компании, принявшей его весьма почтительно. Все обращались к нему любезно и заискивающе, ухаживали и старались услужить, и даже богатый купец в бриллиантах разок-другой потянулся подлить ему в бокал.

Кто он? Может быть, выскочка? Или… У них ведь и герцога можно встретить там, где не ждешь.

Его глаза где-то блуждали, хотя он успевал за каждым понаблюдать. Он пил в меру, но пил еще, бледнея и становясь все более похожим на святого страстотерпца. По мере того как он пьянел, окружающие становились все более внимательны к нему. Он казался слишком светел и чист, не только глазами и цветом кожи, но и веявшей от него чистотой души и таившейся в нем болью, и не подходил к этой шумной компании преуспевающих дельцов.

Эванс подошел к Алексею, показывая, что делает честь своему приятелю, «старому мальчику». Он замечал обоюдную непростоту во взглядах Сибирцева и его визави.

— Я бы желал вам, господа, познакомиться и подружиться, так принято у нас, у русских. Что хотят, о том прямо и заявляют, как в парламенте. Прямо по-саксонски.

Эванс перевел взгляд с одного на другого и обратно, как бы стараясь этим сблизить обоих.

— Вы сражались в Крыму друг против друга…

«Горазд врать мой Коля, — подумал Алексей. — Впрочем, назвался груздем — полезай в кузов, мотай, Леша, себе на ус».

Молодые люди поднялись и назвали себя. Эванс перешел на русский, сказал, что это известный Чарлз Гордон, инженер-лейтенант, под Севастополем у него чесались руки, перешел в строй, командовал в боях, бывал в рукопашных и в разведке, в стычках с казаками, показал большую смелость, прославлен и не раз награжден. Но отказался командовать конным войском, сформированным из татар и турок, объяснив, что не желает иметь с ними дела.

— Вы поляк? — спросил Гордон.

— Я сказал вам, что он русский, — резко ответил Николай.

Гордон встал, потянулся через стол с кушаньями и сильно пожал руку Алексея, словно хотел вырвать ее из плеча.

— Очень рад! Я знаю поляков. «Для поляка две параллельные прямые кажутся лабиринтом», это сказал герцог Веллингтон. У нас в Портсмуте и Саутгемптоне живут и перебиваются триста поляков, ожидая, когда Пам пошлет их поднимать восстание против царя.

«Крепка же рука у этого святого!» — подумал Алексей.

Гости стоя выпили за дружбу Гордона и Сибирцева, и потом все пошло по-прежнему. Николай сидел на торце стола, как капитан в кают-компании. Мир заключен, чего же еще делить. Но Эванс никогда не останавливался на полпути. Кроме того, он угадывал что-то общее в жизни этих молодых людей.

— В Крыму казаки поймали поляков-перебежчиков, привязывали каждого к двум лошадям и разрывали на чисти, — вымолвил Гордон.

Сибирцев боя не принял.

— Про это вы не первый раз слышите? О таком случае писали газеты.

— «Таймс», — сказал Эванс, — умело пользуется синей репутацией — знает, что писать.

Гордон еще пил и побелел как бумага. Он, казалось, так ослаб, что сейчас уснет или свалится.

— У русских в музыке только три ноты, — сказал Гордон, вытягивая шею, и для вящей убедительности подпил руку, показывая три растопыренных пальца. Это похоже на то, что Вера про них говорила, что их чувств хватает на одну октаву.

Гордон опять долго молчал и через некоторое время снова повторил:

— У русских в музыке только три ноты.

— Где ним приходилось слышать?

— В Крыму, cэp, — вздрогнув, вежливо ответил Гордон, в лицо его покраснело, и белые ресницы заморгали по-детски, а брови стали еще белей.

— А вы не были в Китае?

— В русской музыке только три ноты, — повторил Гордон. Выражение свирепой решимости и непреклонной воли явилось в его маленьких глазах и на остром лице. И сразу же он опять освятился и кротко молвил:

— Tакую же музыку я слышал на Кавказе.

Колька был уже рядом с Гордоном и бесцеремонно ткнул его в плечо. Все вставали, чтобы размяться и подышать.

— Мы к русским не питали в Крыму никакой вражды, — закричал Гордон и, размахивая руками, пошел вместе с Эвансом вокруг стола к Сибирцеву.

— С большой охотой стреляли бы в союзников. Их бонапартизм, чванство, склонность к грабежам и групповым насилиям…

— Убить человека Гордону раз плюнуть, — заметил Эванс, сводя новых знакомых, — но он убивает в честном бою, он быстр, спортсмен убийства. Потом молится, ходит в церковь — и очищен. Живет ангельскими делами и молитвами. Принято в Англии.

Гордону шутка не понравилась. Во-первых, мистер Эванс преувеличивал спортивный азарт сэра Чарльза. Путать себя с Англией Гордон не смел. Об Англии он более высокого мнения, чем о себе.