Власов: восхождение на эшафот

– А во всем виноват этот ваш капитан с дурацкой фамилией Штрик-Штрикфельдт. Это он, со своими бесконечными навеиваниями: «мятежный русский генерал», «славянский Ганнибал». – Она скептически, как показалось Власову, окинула взглядом его рослую, костлявую фигуру, удлиненное, с запавшими щеками, лицо, и снисходительно передернула плечами. – «Будущий правитель свободной России, армия которого избавит народ от коммунистической тирании…» Простите, господин генерал, но неужели все это действительно о вас?

– Спишите на… фантазию закоренелого тыловика, – едва подобрал он слово «фантазию».

Немецкий все еще давался ему с трудом, причем с таким, что во время переговоров Власов благоразумно предпочитал пользоваться услугами переводчика. Благо, Хейди говорила медленно, четко выговаривая слова. Причем генерал пока что не понимал: то ли эта медлительность присуща характеру ее речи, то ли попросту она выполняет установку капитана, предупредившего, что немецким Власов пока еще владеет плохо.

– Так ведь списывать не хотелось бы.

– Это другое дело.

– Наоборот, хотелось бы, чтобы все пророчества оказались правдивыми. Особенно после общения с известной вам госпожой Мелиттой Видеман[47], которая побывала в моем санатории буквально несколько дней назад. Кстати, вашей искренней почитательницей и, я бы даже сказала, поклонницей.

Хейди встревоженно взглянула на командующего, пытаясь угадать, какие воспоминания вызывает у него имя этой вечно молодящейся журналистки.

– Ну, если уж то же самое утверждает и госпожа Видеман, тогда стоит прислушаться, – скованно улыбнулся мятежный полководец. А мысленно добавил: «Очевидно, после разговора с Мелиттой у нее как раз и прорезался настоящий интерес к тебе. Уж кто-кто, а Видеман, эта „роковая женщина“, как ее называют в генеральских и журналистских кругах, умеет убеждать, возвеличивать и низвергать, решительно умиротворять и столь же решительно подстрекать».

Их взгляды снова встретились, сплелись, запутались в чувственных сетях друг друга… В глазах Хейди генерал наткнулся на огонек чего-то большего, нежели обычное женское любопытство, – и сразу же почувствовал, что ему не хочется, чтобы этот лучик интереса угас. По крайней мере, раньше, чем он покинет стены «Горной долины».

– Но мы будем стараться как можно реже прислушиваться не только к мнению недругов, но и пророков, – произнесла Хейди, слегка наклонив голову и игриво, по-девичьи, скосив на него глазки.

Хейди в одинаковой степени трудно было признать и красивой, и некрасивой. Определение женщин такого типа, скорее всего, лежит где-то вне этих категорий восприятия. Загадочно округленное смугловатое личико, на котором все в меру выразительно и так же миниатюрно; глаза – словно две покрытые поволокой вишенки; прирожденная беспечная улыбчивость, как-то незаметно сменявшаяся некстати приобретенной строгостью, плохо совмещающейся с короткой мальчишеской стрижкой.

– Ну, уж к кому – к кому, а к Мелитте невозможно не прислушаться, – едва заметно улыбнулся Власов. – Она обрушивает на собеседника такой словесный водопад… Впрочем, об отсутствующих не будем…

– И тогда окажемся самыми благоразумными людьми этой горной лагуны, – все с той же нарочитой серьезностью согласилась Хейди. – Хотя замечу: именно Мелитта называет вас «русский генерал генералов».

– «Генерал генералов»? Прекрасно. Так меня еще никто не называл.

– Введите этот чин в своей Русской Освободительной Армии, вместо чина генерал-фельдмаршала.

– Предложение следует обдумать. А пока что нас называют здесь «альпийскими счастливчиками». Имею в виду всех нас, кому удалось хотя бы две недельки отсидеться в этом горном Эдеме, в то время, когда вокруг беснуется война.

– Пусть каждый, кто позавидует вам, генерал генералов, испытает в своей жизни хотя бы часть того, что пришлось испытать вам, – неожиданно потянулась виском к его плечу Хейди. Причем получилось у нее как-то слишком уж естественно, доверчиво, по-семейному.

И голос вроде бы не тихий, но какой-то приглушенно-гортанный. Его приятно слышать, к нему хотелось прислушиваться, как к журчанию весеннего ручейка, едва пробивающегося сквозь тающие сугробы.

– Где именно погиб ваш муж?

По тому, как долго Хейди не отвечала, Власов определил, что вопрос явно не ко времени. Он вдруг вспомнил, что моральные устои, царившие в среде эсэсовцев и их семей, требуют, чтобы вдовы погибших хранили верность павшим воинам хотя бы до конца войны.

Генерал уже решил, что благоразумнее извиниться за бестактность и перевести разговор на что-то более понятное для женщины, привыкшей к бездумью курорта, но Хейди довольно холодно объяснила:

– Насколько мне известно, это произошло где-то на Восточном фронте. – Она вопросительно взглянула на русского генерала, словно вопрошала, не его ли солдаты повинны в гибели супруга, и уточнила: – В России.

– Этот проклятый Восточный фронт, – извиняющимся тоном пробормотал командующий.