Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Если бы общественная жизнь управлялась одною логикой, то Кадетская партия, задуманная для войны с самодержавием, после его капитуляции должна была бы сама себя распустить. В ней не было больше надобности, и ей было нормально распасться на свои составные части. Каждая из частей, смотря по взглядам, интересам и темпераменту, могла стать ядром новой партии, заключить подходящие блоки с другими и внести в политическую жизнь необходимую ясность. Но прошлое партии ее крепко держало. Мысль о распадении казалась абсурдом. Если вместе победили, нужно было вместе победу использовать.

Такое настроение — явление очень обычное. Ничто так не сближает, как работа, увенчанная общей победой. Во Франции непримиримые партии, соединившись на время выборов против «реакции», продолжали упорствовать в сохранении своего соглашения уже для управления государством. Этот абсурд дважды случился: в 1924 и в 1932 году. Нужны были катастрофические предостережения 1926 и 1934 годов, чтобы убедить, что логикой все-таки нельзя жертвовать ради одной психологии. В России такое желание совместить несовместимое было гораздо естественнее. Речь шла не о прекращении временного союза самостоятельных партий, а об уничтожении только что создавшейся, единственной партии. Можно понять, что это казалось величайшим несчастьем, что считали нужным перепробовать все, чтобы избежать такого исхода.

Партии не монолиты. Во всех есть оттенки мнений, фланги и центры. Разномыслия в партии только естественны. Они неопасны, когда, несмотря на них, члены партий идут к общей цели. Но цели, которые жизнь поставила перед Кадетской партией после 17 октября [1905 года], были совсем не те, которые она сама себе при образовании ставила.

Партия создавалась, чтобы бороться против самодержавия; борьба велась общим фронтом в соглашении с революционными партиями. Если фронт К[а]д[етской] партии был короче, чем у «освободительного движения», ибо открыто революционные партии в К[а]д[етскую] партию не входили и были только союзники, то зато в своей собственной среде К[а]д[етская] партия революционной идеологии не исключала. В начале Учредительного съезда Милюков сказал речь, которая была напечатана как приложение к партийной программе, как «аутентическое» ее толкование. Он называл противников слева «союзниками», заявлял, что партия «стоит на том же, как и они, левом крыле русского политического движения». «Мы, — говорил он, — не присоединяемся к их требованиям „демократической республики“ и „обобществления средств производства“. Одни из нас потому, что считают их вообще неприемлемыми, другие потому, что считают их стоящими вне пределов практической политики. До тех пор, пока возможно будет идти к общей цели вместе, несмотря на это различие мотивов, обе группы партии будут выступать как одно целое; но всякие попытки подчеркнуть только что указанные стремления и ввести их в программу будут иметь последствием немедленный раскол. Мы не сомневаемся, — заканчивал он, — что в нашей среде найдется достаточно политической дальновидности и благоразумия, чтобы избегнуть этого раскола в настоящую минуту»[831].

Вот что говорил лидер партии в момент ее образования; в ней, значит, уже тогда были две группы, два понимания, обнаружение которых вызвало бы немедленный раскол; нужно было этого раскола избегнуть. До падения самодержавия это было понятно: размежевание было отложено, и партия могла выступать как единое целое. Военная психология это оправдывала. Но эти же слова Милюкова означали, что речь идет только о настоящей минуте войны. Когда самодержавия больше не будет, раскол станет необходим и полезен для политической ясности. Поддерживать тогда фиктивное единство партии значило бы вводить всех в заблуждение.

А между тем после 17 октября усилия лидеров партии были направлены именно к тому, чтобы единство партии удержать, чтобы скрыть и затушевать то, что в ней было несовместимого. Я не берусь сказать: было ли это вызвано только психологией, чувством партийного самосохранения, которое не считалось с тем, что из этого выйдет, либо было дальновидным расчетом, своеобразной «тактикой»? Но это было не только ошибкой, но [и] вредом и для России, и для партии.

Желание сохранить единство сделалось для руководителей партии главной заботой; такие заботы безнаказанно не проходят ни для кого: ни для партий, ни для правительства. Какими словами ни называть это стремление, оно показывает, что интересы какой-то группы поставлены выше интересов страны. Это дискредитирует партии и ведет правительства к гибели.