Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

С другой стороны, это же стремление парализует партию и обессиливает заключающиеся в ней противоположные группы. Идеологии, которые обесцвечивают себя вступлением в общую партию, имеют одинаково законное право на существование и на активное проявление.

В К[а]д[етской] партии были люди, которые стремились быть на самом левом фланге реформаторства, как об этом с гордостью говорил Милюков; хотели немедленно полного народоправства и считали его выразителем Учредительное собрание по четыреххвостке; не боялись революции, считая, что она принесет в Россию «свободу и право». Такие люди могли бы создать особую партию, которая бы стала ждать и дождалась бы для себя подходящего часа. 17 октября было бы для них только исходным моментом новой борьбы.

Но не только позднее, но в самый момент образования партии в ней была группа другого настроения. Типичным представителем ее была земская группа. Эти люди примкнули к либеральной земской программе 1902 и 1904 годов; никто из них не претендовал быть на крайнем левом фланге движения. Они могли принимать и четыреххвостку, и финансовые и социальные новшества, но не как исходную точку, а как конечную цель, к которой надо идти постепенно, avec la lenteur clement des forces naturelles[832], по счастливому выражению Caillaux. Они хотели конституционной монархии, но вовсе не полновластного Учредительного собрания, которое необходимо только там, где законной власти нет. Эти люди не были ни защитниками самодержавия, ни опорой социальной реакции. В момент войны они даже могли объединиться в один общий фронт против самодержавия и не спорить с революционными утопистами. Но им было вредно терять свою физиономию. Их участие в «освободительном движении» приносило ему громадную пользу; оно казалось ручательством за лояльность движения, привлекало к нему сотрудников, облегчало власти задачу делать уступки. Их существование стало еще нужней после победы. Именно этой группе было естественно составить особую партию, которая с помощью власти могла строить государственную жизнь на новых началах. После 17 октября в подобной партии была потребность момента. Ее ждали. Но участие этих людей в Кадетской партии их обессилило. Они себя в ней потеряли. В ноябре 1904 года Ф. Ф. Кокошкин возражал против Учредительного собрания, пока монархия существует[833]; даже в июле 1915 года на памятном для меня легкомысленном собрании у А. И. Коновалова он еще защищал монархию как большую и полезную силу. Но как член ЦК Кадетской партии он, в противоречии с тем, что сам говорил, 20 октября 1905 года поставил Витте решительный ультиматум об Учредительном собрании. Такие люди, и их было много, и среди них были громкие имена, потеряли себя в партийном котле. Течение политической мысли, которое они представляли, было и законно, и нужно России, а они его выразить не посмели. Единство партии этого не позволяло.

В самом ЦК эта несовместимость отдельных направлений ощущалась очень отчетливо. Помню монологи Н. Н. Львова, который в этом сходился со своим земляком по Саратовской губернии М. Л. Мандельштамом. Оба были членами Центрального комитета. Н. Н. Львов, земский деятель, конституционалист и старый сотрудник «Освобождения», в Кадетской партии хотел видеть основу правового порядка. Он понимал необходимость уступать духу времени, с борьбой в душе пошел в этом направлении очень далеко. Принял даже четыреххвостку как средство успокоения при условии введения в нее коррективов в виде верхней палаты и т. п. Но после 17 октября он ждал успокоения, примирения и даже борьбы с новою революцией. Рядом с ним в Центральном комитете сидел и М. Л. Мандельштам. Он издал в Советской России интересную и, в общем, правдивую книгу[834]. Если исключить отдельные фразы, где он по долгу перед властью расшаркивался, Мандельштам в этой книге является тем, чем всегда действительно был. Он и в кадетском ЦК был энтузиастом революции как стихийной безудержной силы, возмущался мыслью, чтобы с ней можно и дóлжно было бороться и надеяться ей управлять. В ее немедленной победе он мог усумниться, считая власть достаточно сильной, чтобы ей противостоять; но в правоте революции — нет. Глас народа — глас Божий. Он не мог допустить, чтобы Кадетская партия при каких бы то ни было обстоятельствах могла явиться опорою порядка против революции. И тем не менее Львов и Мандельштам были оба членами ЦК одной и той же партии, пока оба сами из него не ушли.

Отдельные люди действительно уходили, понимая, что в Кадетской партии есть какой-то порок; но уходили одни, а лидеры делали все, чтобы не дать отдельным уходам превратиться в раскол.