Власть и общественность на закате старой России. Воспоминания современника

Заботы о сохранении партийного единства дали себя знать отсутствием ясных решений. Партия, которая гордилась тем, что была самою левою европейскою партией, отрицавшая за существующим государем даже право октроировать конституцию, не могла претендовать на то, чтобы ей при этом государе самой сделаться властью. Ей еще долго нужно было быть только парламентской оппозицией, но тогда не только в интересах России, но [и] в ее собственных интересах было желательно, чтобы образовалась другая, менее непримиримая конституционная партия, которая могла бы дать конституционной власти опору и избавить Россию от революции или реставрации. Ведь только при этом условии Кадетская партия могла парламентским путем добиваться своих идеалов. Во время Учредительного кадетского съезда это понимал Милюков; он говорил: «Если мы отойдем слишком налево, направо от нас образуется „пустое место“, которое займет другая конституционная партия»[839]. Но эти возражения против крайностей Милюков приводил по поводу женского равноправия, а не по поводу основ кадетской программы. Партия оказалась настолько действительно левой, что ей сговориться с правительством было нельзя. И, как Милюков верно предвидел, власть за опорой обратилась тогда не к ней, не к кадетам, а к другим, именно — к земцам.

Почему же Кадетская партия тогда сделала все, что могла, чтобы помешать успеху своих естественных заместителей? Если кадеты не хотели унизиться до сговора с Витте, то почему эту необходимую для России роль они не предоставили земцам? А хотя одиум неловкой политики пал на земцев, все было сделано инициативой и даже руками кадетов. Об этом не без торжества рассказал Милюков в «Трех попытках»[840]; делегация к Витте, которая поскакала, не дождавшись Шипова, состояла сплошь из кадетов. Это была их первая победа над Витте. И чем объяснить это, как не тем, что кадеты, ухитрившись сохраниться как единая партия, признали за собой монополию говорить именем общества и по освобожденским традициям считали себя единственной партией-нацией, а той настоящей роли, от которой они отказались, они другим уступить не хотели?

Нельзя думать, что кадеты, как доктринеры, поступили так лишь потому, что не хотели придавать земству значения политической «партии» и воспользовались первым случаем, чтобы с его «политической» ролью покончить. Что это кадетской тактики не объясняет, видно из отношения кадетов к образованию Октябристской политической партии[841].

Я живо помню этот момент. Октябристы образовались из меньшинства последнего Земского съезда[842]. По-обывательски я был счастлив образованию этой необходимой для политического равновесия партии. Нашего полка прибывало. Люди популярные и заслуженные — Шипов, Стахович, Хомяков, раньше отделенные от нас своей преданностью самодержавию, теперь конституцию приняли. Мы могли опять идти вместе. То, что они не хотели ни Учредительного собрания, ни четыреххвостки, было не важно. В интересах дела это было лучше. Они легче нас могли добиться необходимого согласия с властью. Новая партия была нам только полезна; не сливаясь с ней, мы могли заключить с ней союз, дружеское соглашение против революции и против реакции. Но члены нашего ЦК смотрели иначе. Там решили, что октябристы — наши главные враги, что наши удары должны непременно направляться на них, что мы должны прежде всего «разоблачать их реакционную сущность». Для успеха этой тактики октябристам ставили в упрек не только то, что они говорили в программе, но и то, о чем они считали нужным молчать; не [только] то, что они делали в прошлом, но и то, что непременно будто бы будут делать и в будущем. Кадетским ораторам задавали задачу выводить их на свежую воду. Это была точь-в-точь тактика и позиция, которой относительно самих кадетов держались и тогда, и позднее революционные партии. И такую враждебную позицию нам рекомендовали в то время, когда октябристы еще были чисто конституционной партией, когда они создались для осуществления Манифеста [17 октября 1905 года] и никаких предложений направо врагам конституции еще не делали; словом, тогда, когда главная задача момента, утвердить конституцию против ее врагов справа и слева, должна была сближать нас именно с ними.

Чего добивались этою тактикой? Мы мешали другим делать то необходимое дело, которого сами делать не могли или, во всяком случае, не хотели. Так, будучи, несомненно, конституционною партией, мы водворению конституционного строя мешали.