Власть и совесть. Политики, люди и народы в лабиринтах смутного времени

После третьего Съезда Борис Николаевич был настроен весьма конструктивно. Наметились позитивные процессы и на уровне Союза, и на уровне России. И все же в ближайшем окружении Ельцина и Горбачева, да и в общественной атмосфере в целом, тон задавали поборники революционных идей. Демократия истолковывалась как разрушение всех старых структур, а значит, и государства. Было весьма странно все это наблюдать. Особенно тревожили стремительное ухудшение межнациональных отношений, нарастающий кризис государственности. Карта СССР расползалась на глазах, на ней появились кровавые пятна. Стабилизация обстановки нужна была стране как воздух. Мы не имели права разрушать Союз и оставлять за границами России 30 миллионов россиян, не говоря о нескольких миллионах российских солдат.

Однако созидательная политика не отвечала интересам ни крайне левых, ни крайне правых. Свои устремления и амбиции они декорировали в национальные одеяния, хотя те одежды давно были с чужого плеча. Главное же заключалось в том, что абстрактно правильные и внешне привлекательные формулы, в которые облекались деструктивные действия, составлялись без учета исторического своеобразия переживаемого СССР и Россией момента, в отрыве от реальных нужд и перспектив развития народов, национальных и региональных образований. Особенно отчетливо это проявлялось в весьма вольном трактовании принципов самоопределения в известной межрегиональной группе. Посмотрим на эту проблему с точки зрения истории.

Право наций на самоопределение, положенное в основу политики большевиков, было заимствовано из известного демократического лозунга: «Свобода, равенство, братство!» Выдвигая этот принцип, марксисты имели в виду нации, страдающие от колониального гнета.

Сегодня национал-демократы автоматически переносят этот тезис для подтверждения сепаратизма. Ленин, Плеханов, Мартов, даже Сталин, а также лидеры II Интернационала активно использовали этот принцип в революционной теории. Но в политическую практику этот тезис впервые по-настоящему внедрил Ленин. Причем он трактовал принцип самоопределения, как правило, в узкоклассовом духе. Он писал, что безусловное признание борьбы за свободу, самоопределение вовсе не обязывает поддерживать всякое требование национального самоопределения. Социал-демократы как партия пролетариата ставят своей положительной и главной задачей содействовать самоопределению не народов и наций, а пролетариата каждой национальности. Об истинных интересах национальностей, не совпадающих с классовыми, он, как видим, не заботился.

И в дальнейшем Ленин и Сталин жестко трактовали национальные отношения, строили национальную политику, ориентируясь прежде всего на цели и задачи диктатуры пролетариата. Во многих их работах, высказываниях просматривается глубинный подтекст, не оставляющий сомнения в том, что принцип права наций на самоопределение они рассматривают как конъюнктурный и придерживаться его будут лишь постольку, поскольку он отвечает текущей политической ситуации. Правда, в одном из первых документов, вышедших после Октябрьской революции, в какой-то степени подтверждалась верность этому принципу. Однако увязка его с классовой борьбой ставила в жесткие рамки позицию правительства большевиков в национальном вопросе. Реализация этого права на деле привела бы к развалу Российской империи, а этого большевикам никто не собирался прощать. Именно тогда Сталин однозначно переходит на позиции великодержавности, порывая с ленинским либерализмом в национальном вопросе.

Напомню: именно Ленин подчеркивал, что «право наций на самоопределение» есть право и государственного отделения чуждых национальных коллективов, то есть формирование с областями национального государства. Тем не менее очевидной готовности к реальному осуществлению этого тезиса он не демонстрировал. Уступки в отношении Финляндии и Польши объясняются безвыходным положением, а не верностью собственным декларациям или убеждениям. Гораздо ближе Ленину была его другая мысль: замыкаться в рамках отдельного государства вредно, надо идти к сближению и слиянию наций. Как видим, коммунистический утопизм простирался и на сферу национальных отношений, а реальный этнический потенциал народов в расчет просто не брался.