Власть над миром. История идеи

Другое условие для изменений еще менее вероятно. Одной из причин популярности государства и суверенности в середине XX в. было то, что войны мобилизовали целые общества, а зачастую и заставляли их пройти через общий опыт. Создавая модели равенства, солидарности и самопожертвования, они трансформировали общественное мнение, и эта трансформация сохранилась в мирное время. Без преображения наших собственных взглядов на природу правления, общественное благо и роль государства, без новой веры в нашу общую способность определять свое будущее у политиков не будет стимула для перемен. Электорат может им не доверять – опросы показывают падение уровня доверия, – но это их не беспокоит до тех пор, пока не приводит к мобилизации, сопротивлению и активному давлению в интересах реформ.

Честно говоря, оба варианта, описанных выше, маловероятны. Для политиков защита автономии политики – правления – означает выступление от лица политических сообществ, которых практически больше не существует: политик превратился в проводника определенного курса, который в первую очередь прислушивается к частным интересам и к их лобби, пытаясь лавировать между ними. Вместо того чтобы погружаться в ностальгию по былой солидарности, лучше будет предположить, что нынешнее распыление общества продолжится и что граждане, равно как и классы, больше не будут проводниками перемен, а им на смену придет мир индивидуумов, потребляющих товары и информацию и доверяющих Интернету больше, чем своим политическим представителям или экспертам, которых они видят по телевидению[547]. Общество как таковое – великая революционная сила с 1930-х гг. – ныне превратилось в постоянно трансформирующийся набор микрообществ, что делает весь интернационалистский дискурс бессмысленным. Пока мы будем ждать спасения из какого-то неопределенного источника, главы государств продолжат ежегодно собираться на Генеральной Ассамблее ООН, созывать периодические конференции и подписывать грандиозные и никогда не выполняемые декларации о глобальных целях. Политики, банкиры и бизнесмены будут и дальше съезжаться в Давос, чтобы там, за кордонами охраны, лишний раз получить подтверждение своей принадлежности к мировой правящей элите. Избранные нами представители станут по-прежнему передавать власть в руки экспертов и «регулирующих органов», преследующих собственные цели, якобы во имя эффективного управления, пока скептическая и отчужденная публика смотрит на них со стороны. «Цивилизация капитала» может выстоять. Однако идея мирового правительства развеется как дым[548].