Власть. Новый социальный анализ

Сегодня стало привычкой разоблачать разум как силу человеческих деяний, однако развитие науки – аргумент, перевешивающий все остальное. Ученые доказали непосвященным, но разумным гражданам то, что определенный интеллектуальный взгляд на вещи способствует военным успехам и росту богатства; эти цели были столь желанны, что этот новый интеллектуальный взгляд пересилил взгляд Средневековья, несмотря на силу традиции, доходы церкви и чувства, связанные с католической теологией. Мир перестал верить в то, что Исайя остановил Солнце, поскольку коперниканская астрономия оказалась полезной для мореплавания; он отказался от аристотелевской физики, поскольку Галилеева теория падающих тел позволила рассчитывать траекторию пушечных ядер; он отверг историю о потопе, поскольку геология полезна в горном деле, и т. д. Сегодня общепризнано то, что наука необходима и на войне, и в мирной промышленности, и что без науки нация не может быть ни богатой, ни сильной.

Все это воздействие на мнение было оказано наукой исключительно апелляцией к факту: то, что наука говорит на уровне общих теорий, может быть спорным, однако ее технические результаты были очевидны всем и каждому. Наука дала белому человеку власть над миром, которую он начал терять только тогда, когда японцы тоже освоили его технику.

Из этого примера можно вывести некоторые общие положения касательно силы разума. В случае науки разум взял верх над предрассудком, поскольку он предоставил средства достижения уже имеющихся целей, а также потому что доказательство этой его способности оказалось бесспорным. Те, кто полагают, что у разума нет власти в делах человека, упускают из виду два этих условия. Если вы призываете человека изменить во имя разума его фундаментальные цели – например, начать стремиться ко всеобщему счастью, а не личной власти, – вы потерпите неудачу, причем заслуженно, поскольку разум сам по себе не может определять цели жизни. И точно так же вы потерпите неудачу, если будете атаковать глубоко укоренившиеся предрассудки, тогда как ваш собственный аргумент все еще может критиковаться или же настолько сложен, что его значение могут понимать только ученые. Но если вы можете, приведя свидетельства, убедительные для всякого здравомыслящего человека, готового потратить силы на их изучение, доказать то, что обладаете средством упростить исполнение уже имеющихся желаний, вы можете с определенной степенью уверенности надеяться на то, что люди в конечном счете поверят в то, что вы говорите. При условии, конечно, что желания, которые вы можете удовлетворить, – это желания тех именно людей, у которых есть власть или которые могут ее получить.

Пока сказанного о власти разума в делах человека достаточно. Теперь я перейду к еще одной форме несилового убеждения, а именно к убеждению основателей религии. В этом случае процесс, если свести его к голой формуле, состоит в следующем: если определенное положение истинно, я смогу осуществить мои желания; следовательно, я хочу, чтобы это положение было истинным; следовательно, если только я не обладаю исключительным интеллектуальным самоконтролем, я буду верить в то, что оно истинно. Ортодоксия и праведная жизнь, говорят мне, позволят мне после смерти попасть на небо; вера в это приносит мне удовольствие, а потому я скорее всего буду верить в это, если мне такое мнение к тому же еще и навязывают. Причина веры в этом случае, в отличие от науки, состоит не в фактическом свидетельстве, а в приятных чувствах, производных от верования, вместе с достаточной силой внешнего утверждения, благодаря которому вера не кажется невероятной.

К той же категории относится и реклама. Приятно верить в такие-то таблетки, поскольку такая вера дает вам надежду на выздоровление; в них можно верить, если их замечательные свойства подчеркиваются часто и убедительно. Как нерациональная пропаганда, так и рациональная должна обращаться к уже имеющимся желаниям, однако отсылку к факту она заменяет простым повторением.