Власть. Новый социальный анализ

Разница между рациональной и нерациональной отсылкой на практике не настолько очевидна, как в нашем анализе. Обычно определенное рациональное свидетельство имеется, но оно не является совершенно полным и убедительным; иррациональность состоит в том, что ему приписывается слишком большой вес. Вера, когда она не является попросту традиционной, является плодом многих факторов: желания, свидетельства и повторения. Когда желание или свидетельство ничтожно, веры не будет; когда нет внешнего утверждения, вера возникнет только в исключительных характерах, например у основателей религий, ученых-первооткрывателей и лунатиков. Для производства массовой веры, которая имеет социальное значение, должны в той или иной степени присутствовать все три элемента; однако, если один элемент растет, тогда как другой сокращается, результирующая величина веры может остаться неизменной. Больше пропаганды необходимо для согласия с верой, для которой меньше свидетельств и подтверждений, чем для той, для которой имеются строгие подтверждения, если обе удовлетворяют желание; и т. д.

И именно благодаря силе повторения власти предержащие обретают способность влиять на веру. Официальная пропаганда может принимать старые и новые формы. Церковь обладает техникой, которая во многих отношениях замечательна, однако она получила развитие до книгопечатания, а потому сегодня менее эффективна, чем прежде. Государство использовало определенные методы столетиями: профиль короля, отчеканенный на монетах; коронации и юбилеи; парадную форму армий и флота и т. д. Однако это методы намного слабее современных, а именно образования, прессы, кино, радио и т. д. Больше всего они используются в тоталитарных государствах, но пока еще рано судить об их успехе.

Я сказал, что пропаганда должна обращаться к желанию, и это можно подтвердить провалом государственной пропаганды, когда она противопоставлялась национальному чувству, например на значительной территории Австро-Венгрии накануне войны, в Ирландии до 1922 года и в Индии вплоть до наших времен. Там, где нет фундаментальной причины для согласия, на утверждения авторитета взирают с циничным скепсисом. С государственной точки зрения одно из преимуществ демократии заключается в том, что она позволяет обманывать среднего гражданина с большей легкостью, поскольку он считает демократическое правительство своим. Противление войне, которая не может достичь быстрого успеха, складывается в демократическом государстве гораздо медленнее, чем при любой другой форме конституции. В демократии большинство может повернуться против правительства, только если сначала оно признает, что было введено в заблуждение, когда думало об избранных лидерах хорошо, но признать такое неприятно и трудно.

Систематическая и масштабная пропаганда сегодня поделена в демократических странах между церквями, коммерческими рекламодателями, политическими партиями, плутократией и государством. В основном все эти силы работают на одной стороне, исключая оппозиционные политические партии, и даже они, если надеются получить официальные посты, вряд ли будут выступать против основных положений государственной пропаганды. В тоталитарных странах государство оказывается едва ли не единственным пропагандистом. Однако, несмотря на всю власть современной пропаганды, я не думаю, что официальный взгляд может получить широкое одобрение в случае военного поражения. Эта ситуация внезапно обрекает правительство на то бессилие, с которым сталкиваются чужеземные правительства, противостоящие националистическому чувству; и чем больше ожидание победы использовалось для разжигания военного пыла, тем больше будет реакция, когда выяснится, что победа недостижима. Поэтому следует ожидать того, что следующая война, как и предыдущая, завершится россыпью революций, которые окажутся еще более жестокими, чем революции 1917–1918 годов, поскольку война принесет еще больше разрушений. Остается лишь надеяться на то, что правители осознают риск смерти от рук толпы, который по крайней мере столь же велик, что и риск смерти солдат от рук врага.

Легко переоценить силу официальной пропаганды, особенно когда у нее нет конкурентов. Пока она занимается производством веры в ложные утверждения, ложность которых будет доказана временем, она находится в столь же дурном положении, что и последователи Аристотеля, выступающие против Галилея. Если существует две противоположные группы государств, каждая из которых стремится внушить уверенность в военной победе, одна из сторон, а может и обе, обязательно столкнется с драматичным опровержением своих официальных заявлений. Когда любая противоположная пропаганда под запретом, правители готовы думать, что могут заставить людей верить во что угодно, а потому сами становятся слишком легковерными и беззаботными. Если ложь желает сохранить свою силу, ей нужна конкуренция.