То же самое произошло в плане подчинения женщин. Превосходящая сила самцов у животных, как правило, не приводит к постоянному подчинению самок, поскольку у самцов нет достаточно постоянной цели. У людей же подчинение женщин на определенной стадии цивилизации получает намного более выраженный характер, чем среди дикарей. Такое подчинение всегда подкрепляется моралью. Муж, как говорит св. Павел, «есть образ и слава Божия; а жена есть слава мужа. Ибо не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа» (1-е Коринфянам, XI 7–9). Из этого следует, что жены должны повиноваться своим мужьям и что неверность – более тяжкий грех для жены, чем для мужа. Конечно, в теории христианство полагает, что прелюбодеяние равно греховно для обоих полов, поскольку это грех против Бога. Однако этот взгляд на практике не преобладал, а в дохристианские времена его не придерживались даже в теории. Прелюбодеяние с замужней женщиной считалось порочным, поскольку это оскорбление ее мужу; однако рабыни и пленные были законной собственностью хозяина, и половая связь с ними не порицалась. Этот взгляд разделяли набожные христианские рабовладельцы, но не их жены, даже в Америке XIX века.
Основание для различия моральности мужчин и женщин, очевидно, состояло в превосходящей силе мужчин. Исходно это превосходство было всего лишь физическим, но на этом основании оно постепенно проникло в экономику, политику и религию. Значительное преимущество морали перед полицией особенно ясно в этом случае, поскольку женщины вплоть до самого последнего времени действительно верили в моральные предписания, воплощавшие в себе мужское господство, а потому требовали намного меньшего принуждения, чем понадобилось бы в противном случае.
В кодексе Хаммурапи обнаруживается интересная иллюстрация незначительности женщин с точки зрения законодателя. Если человек наносит удар беременной дочери благородного человека, и она из-за этого умирает, велено приговорить к смерти дочь обидчика. Это справедливая мера, означающая урегулирование спора между благородным человеком и обидчиком; казненная дочь рассматривается в качестве всего лишь собственности последнего, то есть у нее не было никакого собственного права на жизнь. Точно так же, убивая дочь благородного человека, обидчик виновен не перед ней, а перед ним. Дочери не имели прав, поскольку не имели и власти.
До Георга I короли были объектами религиозного обожания:
Слово посягательство (treason), даже в республиках, все еще имеет оттенок нечестивости. В Англии правление в значительной мере опирается на традицию королевской власти. Викторианские государственные деятели, даже Гладстон, считали своей обязанностью перед королевой следить за тем, чтобы она никогда не оставалась без премьер-министра. Долг повиновения авторитету многими все еще ощущается как долг перед сувереном. Это чувство постепенно исчезает, однако с его исчезновением правление становится менее устойчивым, так что возможными становятся левые и правые диктатуры.
«Английская конституция» Баджота, книга, которая все еще заслуживает прочтения, начинается с обсуждения монархии:
Использование королевы как лица особого достоинства неоценимо. Без нее современное английское правительство потерпело бы неудачу или бы исчезло. Большинство людей, когда они читают о том, что королева прогулялась по склонам Виндзора или что принц Уэльский отправился в Дерби, воображали, что всем этим вещам уделяется слишком много внимания и значения. Но они заблуждались; и любопытно проследить, как действия отошедшей от дел вдовы или бездеятельного юноши приобрели такое значение.
Наилучшая причина, по которой монархия является сильным правлением, заключается в том, что это правление понятное. Основная масса человечества понимает ее, но во всех остальных частях света она вряд ли понимает какую-либо другую. Часто говорят, что людьми правит их воображение; но было бы вернее сказать, что ими правит слабость их воображения.