Власть. Новый социальный анализ

А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души… дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим (Второзаконие, XX, 16 и 18).

Но при этом позволяется поступить более милосердно «со всеми городами, которые от тебя весьма далеко, которые не из числа городов народов сих»:

…порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой (Второзаконие, XX, 13–15).

Можно вспомнить, что, когда Саул поразил Амаликов, он попал в затруднение, поскольку не был достаточно последователен:

…и Агага, царя Амаликова, захватил живого, а народ весь истребил мечом [и Иерима умертвил]. Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят, и все хорошее, и не хотели истребить, а все вещи маловажные и худые истребили. И было слово Господа к Самуилу такое: жалею, что поставил Я Саула царем, ибо он отвратился от Меня и слова Моего не исполнил[42].

Эти отрывки со всей очевидностью показывают, что интересы детей Израилевых должны были быть безусловно выше интересов язычников, когда они вступали с ними в конфликт, но внутри сообщества интересы религии, то есть священников, ставились выше экономических интересов мирян. Слова Господа были сказаны Самуилу, но Самуил сказал Саулу: «а что это за блеяние овец в ушах моих и мычание волов, которое я слышу?» В ответ на это Самуил только и мог, что признаться в своем грехе.

Евреи в силу своего ужаса перед идолопоклонством – чья зараза мерещилась им даже в овцах и коровах – пришли к исключительной последовательности в истреблении покоренных народов. Однако ни один народ античности не признавал никаких правовых или моральных ограничений того, что можно делать с побежденным населением. Обычно некоторая часть населения истреблялась, а остальные продавались в рабство. Некоторые греки, например Еврипид в своих «Троянках», попытались сформировать чувство, направленное против этой практики, но не добились успеха. Побежденные, не обладающие властью, не могли претендовать на милосердие. От этого взгляда не отказывались, даже в теории, вплоть до христианства.

Долг перед врагами – это сложная концепция. Кротость могла считаться в античности добродетелью, но только когда она добивалась успеха, то есть когда превращала врагов в друзей; в других случаях она осуждалась как слабость. Когда что-то вызывало страх, никто не ожидал великодушия: римляне не могли великодушно отнестись к Ганнибалу или последователям Спартака. Во времена рыцарства считалось, что рыцарь должен обходиться с другим пленным рыцарем благородно. Однако конфликты рыцарей не были слишком серьезными; тогда как к альбигойцам никто не проявил даже напускного милосердия. В наши дни с почти одинаковой жестокостью относились к жертвам белого террора в Финляндии, Венгрии, Германии и Испании, причем протестов почти не было, если не считать политических противников. Точно так же террор в России был одобрен большинством левых. Сегодня, как и в дни Ветхого Завета, на практике перед врагами не признается никакой обязанности, когда такие враги достаточно опасны, чтобы вызывать страх. В действительности положительная мораль пока еще действует только внутри той или иной социальной группы, а потому является, по сути, подразделом правления. Ничто, кроме всемирного государства, не заставит воинственных людей признать, если только не в качестве наставления в совершенстве, то, что моральные обязательства не ограничиваются одной частью человеческого рода.