Власть нулей. Том 1

– Но после Великой Отечественной не было такой тяги к самоуничтожению. Посмотри на ветеранов. Вишневский с Боярышникова переулка до сих пор сам огород копает. Мы ещё пионерами ходили, клянчили, чтобы он позволил ему помочь, а он отвечал: «Я – мужчина, поэтому могу всё делать сам, а вы лучше уроки учите». Вот настоящая мужская порода была! Повезло же бабам поколения наших бабушек. Он по улице из бани идёт: ать-два, ать-два, веником бодро так отмахивает, тазик на плече несёт! Красота! Никто и не скажет, что это восьмидесятилетний старик идёт. А двадцатилетние идут, ногами шаркают, руки в карманы до колена засунули и рыщут глазами по земле: не обронил ли там кто денежку, не лежит ли там бутылка с остатками чего-либо горючего или окурок, с которого ещё пару затяжек сделать можно. Старики помнят события полувековой давности, а вчерашние выпускники школы таблицу умножения не знают. И на все вопросы, как они дошли до жизни такой, один ответ: «А это она во всём виновата!». И этой «оно́й» кто угодно может быть: мать, сестра, водка, работа, тёща, жена, страна, несчастливая цифра года. Главное, что всегда она виновата. И стать этой самой «оно́й», которая за каждую смену настроения каких-то полудурков отвечать должна, мне как-то не блажит. А уж детей от них рожать – тем паче. Вот у Маргариты Григорьевны из нашего дома сын пропил здоровье на корню, да и загнулся в двадцать два года. Перед этим всё ходил и всем доказывал, что во всём его мать виновата, страна в целом и эпоха в частности. Чего с такими разумного можно соорудить?

– Я тебе банальное непристойное предложение сделал, а ты мне такую лекцию прочла, каких я и на кафедре не слышал, – смеётся Бубликов и обнимает Марину за талию. – Что за бабы пошли? Видимо, не только мужиков вырождение коснулось… Я и без тебя знаю, что в России за двадцатый век было придумано столько способов, чтобы сломить и сломать человека, что теперь уже и делать ничего не надо: люди сами ломаются при любой смене погоды. Войн нет, репрессий нет, революций нет, а народ вымирает. Рекламу пьянства сократили, а народ продолжает спиваться. Потому что маховик сознания раскрутили в определённом направлении, вот он и вращается себе дальше. Попробуешь его остановить, он тебя намотает. Нам с детства внушили, что мы должны быть патриотами. И всё бы ничего, но беда в том, что патриот в нашей стране – это обязательно смертник. Не умер – не патриот. Сейчас любому пьянице кажется, что он именно ради какой-то великой цели добровольно сам себя уничтожает. Нет возможности отдать свою жизнь за громкую идею, за фантазию великого полководца, вот и отдают её абы за что, лишь бы отдать. Лишь бы никто не упрекнул, что ты, шкура, живым остался. В России патриотизм вообще очень злой по отношению именно к своему народу – я это давно понял. Один из самых злых в мире. При этом слове сразу вижу какие-то перекошенные хари, которые хотят кого-то из своих придушить с шипением вместо слов. Это американцы ради одного своего гражданина всё вверх дном перевернуть, а наши только посмеиваются над этим, потому что у нас и ради миллионов никто не шевельнётся. Для нас норма, что мы умираем, потому что все к этому привыкли. А для них норма – жить долго и счастливо. Мы же все как мазохисты, у которых главные герои – мертвецы или страдальцы, а для живых одно правило: чем гаже ты живёшь в своей стране, чем больше тебе приходится унижаться, тем для тебя же лучше. У нас восхищаются именно такими, которые все жилы себе надорвали непонятно во имя чего, и ставят их в пример тем, кто ещё не окончательно надорвался. Помните, в школе был зал, который мы между собой звали моргом? Там висели портреты пионеров-героев, которые погибли в Гражданскую и Великую Отечественную. Ни одного живого героя! Все герои – покойники. А ведь любой психиатр скажет, что ненормально так восхищаться смертью и стремиться стать таким же. То есть мёртвым. Ведь именно так воспитывают шахидов да камикадзе там всяких. У нас до сих пор людей воспевают, когда они гибнут. А пока они не утонули, не завалило их в шахте, не напали на них террористы – они не нужны государству. У нас нормальное состояние жизни – это состояние войны, и всё в человеке оценивается через её призму: отдал человек жизнь хоть за что-то – молодец, остался жив – сволочь.

– Вот-вот, – соглашается Маринка. – Вишневский тут в Собес поехал, а ему там сказали прямо в глаза, что настоящие ветераны войны давно на кладбище лежат. Какая-то сотрудница его упрекнула: «А почему Вы ещё живы? Если бы по-настоящему воевали, давно бы умерли». Он войну с первого до последнего дня прошёл, у него девять ранений было, а его упрекают тем фактом, что он ещё жив. Он говорит: «Вам, конечно, видней, как Родину надо по-настоящему защищать, а я просто делал, что мог». Приехал домой и чуть не умер от расстройства! Всю войну прошёл и жив остался, а тут чуть не погиб от отечественного хамства. Кому бы от этого легче стало, если бы он уже умер?