Власть нулей. Том 1

– Я ж говорю: маховик сознания так раскручен. Мир изменился, а мы – нет. Ничего не изменилось. Время стремительно летит вперёд, мир постоянно меняется, а у нас какая дорога была в прошлом веке, такой и осталась. Мы теперь как никому не нужные осколки той эпохи. Нас воспитывали для одной жизни, а жить пришлось совершенно в другой. А та жизнь, к которой нас готовили, так и не наступила. Время бежит, а мы остаёмся собой. Не актёры мы – вот в чём наша беда, не можем сыграть в новом спектакле. И до сих пор находятся дуроломы, которые считают, что настоящие граждане нашей страны должны и прямо-таки обязаны в могиле лежать, а живыми остались только трусы и предатели. Хотя сейчас другое отношение к патриотизму насаждается: люди из телевизора ездят на какие-то соревнования по поеданию членистоногих. Кто больше съел – тот и патриот. Наши шоумены тут на каком-то острове переели червяков больше, чем украинцы с китайцами – то-то было ликованию по поводу такой «победы», что и военная хроника у подножия Рейхстага меркнет. Знали бы они, сколько я за годы службы съел щей с тараканами да опарышами! Но такая модель тараканьего патриотизма для будущих поколений предназначается. Этот маховик ещё раскрутить надо, а пока вращается с бешеной скоростью тот, на котором мы воспитаны. Вот народ и не знает, как ещё свою жизнь сократить. Но ведь надо как-то жить. Век ошибок закончился.

– Как будто век виноват, что мы стали старше и остались нищими, или сами чего-то не уловили, не урвали, не украли. «Хорошо быть молодым – просто лучше не бывает!», но это только в юности кажется, что впереди целая вечность, а сейчас над каждым днём трясёшься: время уходит, а опять ничего не успеваешь. И самое ужасное, что времени нельзя объяснить, что у нас ещё не назрел политический момент, не все олигархи личными самолётами и яхтами обзавелись, не все светские львицы себе золотые унитазы установили в клозетах, чтобы власть снизошла до народа. Мы же не можем, как Иисус Навин остановить солнце и замедлить таким образом время. Всё равно она всё-таки вертится.

– Кто она?

– Земля. Вертится себе вокруг Солнца, идут годы, мы стареем. И нам уже не интересно, что к две тысячи двадцатому году обещают начать капитальный ремонт наших домов, которые уже сейчас разваливаются. Нам уж сколько лет-то будет?.. Страшно сказать, сколько!

– Да ну тебя. Расстроила ты меня своими размышлениями, – и Серёга решает переключиться на меня: – Ну, а ты чего так далеко на работу ездишь? И каждый день?

– А чего у нас тут делать? Водкой торговать в забегаловках?

– Так за продажей водки-то быстрее замуж выйдешь, – подарил мне бесплатную идею Сергей, но Маринка как всегда поспешила её опошлить:

– Не-а. При таком раскладе скорее какую-нибудь пьянь безмозглую на себе женишь, а не замуж выйдешь. И будешь этой швалью даже на работе любоваться. Даже на работе радости не будет.

– Бабы вообще не должны работу любить.

– То бабы, а мы вековухи. Таким надо хотя бы работу любить, а то вообще жить расхочется.

– А тебе ещё хочется жить? – удивляется Бубликов.

А до станции нам осталось совсем ничего. Надо только перейти через речку по мосту, который уже давно находится в аварийном состоянии, и где в последнее время участились случаи нападения на прохожих. И проползти по довольно-таки трудному участку дороги, где она сначала спускается вниз, а потом поднимается в гору к железнодорожной насыпи. Я всегда здесь падаю. Люблю это место: значит, до вокзала осталось всего ничего.

При подходе к станции количество спешащих на поезд людей увеличивается. Когда я только начала работать после школы, отец даже провожал меня на утреннюю шестичасовую электричку. Это было в далёком 1990-ом году. Тогда из нашего города немногие ездили так далеко на работу, как приходится делать это сейчас. Тогда идёшь по нашему Мировому и видишь далеко впереди себя человечка, да позади кто-нибудь шагает в одиночестве. Теперь же народ валит валом, и это радует, что столько людей ещё хотят выжить, а не утонуть здесь в застывшей жизни без намёка на развитие, не увязнуть в беспробудном пьянстве и пофигизме ко всему на свете – этих вечных спутниках безработицы.

И вот мы уже на перроне. Я снимаю свои бахилы, а Маринка чистит пальто смоченной на колонке тряпочкой. Бубликов обзывает нас чистюлями, но в то же время заявляет, что «внешний вид военнослужащего должен быть опрятным». Сам он совершенно не замарался.

– Да я столько марш-бросков за свою жизнь совершил, что через болото могу пройти и сапоги не испачкаю, – хвалится он.

– Бубликов, расчищай нам путь к местам! – направляет его Маринка, когда подходит поезд и огромная масса очумевших от такой дороги и темноты людей пытается втиснуться в вагоны, которые и без того основательно заполнены пассажирами.