– Ишь, какая удачная акция! – осмелел господин за моей спиной. – Не удивлюсь, если она сейчас по выходе облачится в дорогую шубу и закурит настоящий «Мальборо». А вы, товарищи, ей ещё и деньги суёте, окончательно разлагаете таких бездельников! Стыдно должно быть.
– А по радио сказали, – кто-то ещё отходит от пережитого шока, – что все африканские детишки получили по компьютеру. А мы тут ездим с бомжами и двумя плафонами на вагон!
– Ну чисто наша Родина-мать, – задумчиво дал оценку чей-то глухой голос.
Это сравнение западает в душу и память. В самом деле, ни дать, ни взять – олицетворение России. Обворованной, обманутой, пьяной, беспомощной, которую и боятся именно как эту бомжиху. Не иностранная интервенция боится, которой весь двадцатый век пугали, а свои же господа и те, кто себя ими считает. И хотели бы пнуть, да свои колени дороже, чтобы пачкаться о пропитанные чёрт-те чем лохмотья. А ну как она ещё и плюнет в рожу своим разлагающимся нутром – не отмоешься…
Спустя несколько мгновений дверь распахивается и из соседнего вагона, куда ушла бомжиха, выскакивает несколько человек: «Кого это вы к нам запустили?!». Наш вагон на это резвится от души!
Но не всегда бомжам везёт на такое гуманное отношение. Иногда они создают настолько острый контраст с окружающей действительностью, что действительность эта может запросто вытолкнуть их. Как в случае с Бубликовым, который предложил выкинуть «это дерьмо из вагона». Мало того, что предложил, но ещё и приступил к действиям. Сказывается его армейское прошлое, он сколачивает команду из других пассажиров и лихо командует выбрасыванием бомжа. Бомж матерится, плюётся какими-то зелёными слюнями, народ отскакивает от его плевков, но не всегда удачно. Бедолагу всё-таки выкидывают между путями, а Серёга возвращается к своему месту.
– Мы тоже станем когда-нибудь такими, как вот этот бомж: старыми, больными, бездомными и никому не нужными, – задумчиво говорит проснувшаяся Маринка. – И нас так же вышвырнет новое и сильное поколение.
– Да ну тебя! – Серёге окончательно надоедает её мрачный взгляд на жизнь.
Он собрался было уступить место красивой девушке и завязать с ней беседу, но тут по составу пошла волна драпающей от ревизии публики, и девушка тоже примыкает к этому раздувающемуся тромбу, благодарно оглядываясь на Буликова. Он решает последовать за безбилетниками. Маринка на это только понимающе хмыкнула.
Поезда на запасных путях встали в несколько рядов, словно на основном пути аневризм. Того и гляди – лопнет. Ничего не остаётся, как наблюдать и слушать. На стене рядом с кнопкой вызова машиниста яркий плакат, рекламирующий то ли сливочное масло, то ли страховую компанию – понять трудно. Эти плакаты похожи друг на друга, как клоны, независимо от рекламируемых ими товаров и услуг. На них, как на американских плакатах 50-ых годов прошлого века, когда в США начался безудержный рост промышленности после Второй мировой, непременно показаны главные атрибуты American Way: роскошный загородный дом, вместительный новый автомобиль, надёжный муж, счастливая жена-домохозяйка, двое обязательно разнополых детишек и собака средних размеров. Не ньюфаундленд и не болонка какие-нибудь, а именно
Эта холёная реклама в вагоне со смертельно уставшими россиянами, которые спят даже стоя, как лошади, выглядит очень жестокой пародией. Реклама, украденная у чужой цивилизации за неимением своей. А за окнами вагона видна только необжитая и неухоженная страна, словно в ней и не живёт никто. Перестаёшь понимать, в какой же стране мы находимся: стране перманентного успеха или же хронических неудачников? Позорная разница между этими плакатами и действительностью вызывает в ком-то тщательно подавляемую злобу, которая сейчас не в моде, поэтому и приходится её подавлять. В моде позитивное мышление и демонстрация радости, даже если повода для неё и нет. Но чья-то рука всё же вывела грязное ругательство на белых брюках плакатной жены и пририсовала рога и большие уши плакатному мужу. Детей с собакой пощадили, и это в какой-то степени радует.
Вообще, наблюдать такую рекламу в электричке, которая возит туда-сюда бедных студентов, рабочих и бомжей, как-то, мягко говоря, странно. Ну не дурдом ли? И как тут не сойти с ума? Или мы уже сошли?