Власть нулей. Том 1

Но не все они стали бомжами с падением советского строя: где-то с ними до сих пор нянькаются, спасают от самого себя. Считать всех бомжей выходцами именно из этой публики было бы ошибкой. И это не всегда люди, которые в самом деле потеряли крышу над головой, сбережения и работу. На бомжей стали похожи многие пенсионеры: они донашивают старую одежду, не имеют возможности получать медицинские услуги, вынуждены собирать бутылки. От некоторых пахнет едким дымом, словно они топят свои дома по-чёрному и в качестве «дров» жгут объедки и заношенные тряпки. Не раз слышала истории, когда таких пенсионеров милиция забирала в кутузку, принимая за бродяг только по их внешнему виду.

В любом случае нормальный человек не ставит перед собой задачу идти «работать» бомжом. Конечно, есть профессиональные попрошайки, побирушки, которые додумались сделать бизнес на жалости обывателя, но в настоящего бомжа человек превращается постепенно. Оставшиеся без работы люди медленно, иногда в течение двух-трёх лет деградируют, перестают сопротивляться, начинают мириться со своим положением. В какой-то момент они перестают умываться, элементарно следить за внешним видом, их выселяют из квартир за долги по оплате жилья. Или они пытаются улучшить материальное положение за счёт продажи жилья, но редко кому удаётся это сделать и не напороться на мошенников из сферы купли-продажи недвижимости. Так человек теряет всё, а главное: веру в жизнь.

Очень много бомжей бродит по электричкам. Они не обязательно побираются, иногда просто куда-то едут за неимением других занятий или даже живут в данном вагоне. Публика по-разному на них реагирует, порой даже не знает, как от них… защититься.

Однажды в переполненный вагон вошёл такой грязный бомж, что даже видавшие виды пассажиры отпрянули. Лохматый, безумный – чисто Шаляпин в роли Мельника, только без бороды. Ноги то ли босые, то ли в тряпках каких-то – из-за грязи не разобрать. Вонь такая, словно протухшую мочу кипятят. И вдруг у него ко всему прочему между ног шмякнулся… сгусток крови. До всех медленно начинает доходить, что это – она, баба, женщина. И мало того, но у неё ещё, пардон, менструация. То есть, не такая и старая. И упрямая женская природа продолжает жить своими процессами, невзирая на ту жизнь, в которую этот организм помещён.

– Тень вашу об плетень! – возопили некоторые пассажиры. – Вот куда эта жопа прётся?!

– А мы откуда можем знать! – справедливо заметили другие.

– Дайте ей пендаля, что ли…

– Сам и дай, находчивый какой!

Бомжиху боятся трогать. В одной руке у неё клюка с торчащим сучком, а другую она протягивает для подаяния. Рука грязная, с почерневшей кожей, давно не стриженными и словно бы окаменевшими ногтями. Ей бросают деньги мимо руки, так как боятся коснуться этой страшной руки: только уйди! Пассажиры так и перетекают по мере её продвижения по вагону. Я как всегда оказываюсь с краю, потому что у меня плохо развит рефлекс перешагивания через других, перелезания через чужие головы – очень важное, кстати, в современной жизни умение, мне многие об этом говорят. Иные вон на полки по чужим головам и шеям залезли и оттуда приказы отдают, наполеоны, блин, доморощенные. За моей спиной приличного вида господин раздражённо шепчет:

– Ну, сделайте же что-нибудь! Ну, нельзя же и далее это безобразие терпеть!

До меня не сразу доходит, что это он МНЕ шепчет, что это я должна ТУТ порядок наводить, как самая смелая и сильная, пока он своей громадой будет прятаться за моей узенькой спиной! Даже не знаю, как к этом отнестись: как к комплименту или оскорблению. Что я-то могу сделать, чтобы эта зловонная до спазмов тошноты и плюхающая сгустками крови баба в лохмотьях поскорее покинула вагон?

Бомжиха что-то бормочет хриплым басом, совершенно не обращая внимания на ту среду, в которую она вторглась. Она собирается задержаться: ей надо собрать упавшие на пол деньги. Она с трудом наклоняется, организм её реагирует на это новыми порциями чёрной отработанной крови, деньги выпадают их неуклюжих лап, которые словно бы давно застыли в одной позиции клешни для подаяния. Пассажиры, разгадавшие её планы, начинают тихо выть: о, только не это! Господин за спиной начинает всхлипывать. А у меня пакетик Л’Этуаль. Хорошо, знаете ли, пройтись вот так, размахивая пакетиком Л’Этуаль! Не авоськами с провизией на всю семью, а этаким пакетиком, который больше ста грамм веса не выдерживает. Не то, что тётки таскают пакеты, а которых написано «до 5 кг», а они ещё и спрашивают у продавщиц: «А десять выдержит?».

Я быстро собираю деньги с пола в этот пакетик и вешаю его на сучок клюки, с которой идёт бомжиха. И боюсь посмотреть ей в глаза, как будто это Вий какой-то. Или догадываюсь, что взгляд её страшней, чем всё остальное.

Эта ужасная, истерзанная жизнью баба медленно, но всё-таки выходит из вагона. Пассажиры вздыхают с облегчением: уф-ф! Словно вышедшего из-под контроля хищника в цирке загнали-таки в клетку, словно чума миновала.