Властелин Хаоса

Присев на корточки, Ранд принялся расстилать карты прямо на мостивших двор каменных плитах, пытаясь их рассортировать. Многие пергаменты изображали Кэймлин или некоторые провинции Андора, но вскоре в руки ему попал и план всех Пограничных земель. Одному Свету ведомо, кому и зачем понадобился он во дворце. На иных, обветшалых и потрепанных, были обозначены границы и страны, исчезнувшие с лица земли сотни лет назад.

По границам и названиям можно было судить о возрасте карт. На самой древней из них Кайриэн на севере граничил с Харданом. Затем Хардан исчез вовсе, а кайриэнский рубеж, передвинувшись на север, оказался на полпути к Шайнару, после чего пополз обратно – Солнечному трону оказалось просто не под силу удержать захваченные земли. Между Тиром и Иллианом располагалось Маредо, позже это государство распалось, память о нем осталась лишь в названии равнины, по которой прошла граница. Исчезли Каралейн, Алмот, Мосара, Иренвелл и многие другие. Одни земли захватывали соседи, другие оказывались заброшенными и опустевшими. По картам можно было судить о том, как слабела и распадалась империя Артура Ястребиное Крыло и как человечество медленно отступало перед Запустением. На второй карте Порубежья были помечены лишь Салдэйя и Арафел, а граница Запустения проходила на пятьдесят миль севернее, чем теперь. Люди отступали, а Тень наступала.

Лысый тощий мужчина в плохо сидевшей на нем дворцовой ливрее подтащил новую охапку рулонов. Ранд вздохнул и продолжил разворачивать, отбирать и отбрасывать в сторону карты.

Хаман с серьезным видом рассмотрел шкатулку, протянутую ему гай’шайн, после чего вытащил из вместительного кармана своего кафтана другую – такого же размера, но безо всяких украшений. Оттуда он извлек ручку из полированного дерева, толстую, как большой палец Ранда, но выглядевшую изящно благодаря своей длине. Она прекрасно подходила к здоровенным, словно колбаски, пальцам огира. Опустившись на четвереньки, Хаман принялся ползать по разложенным Рандом картам, время от времени макая перо в услужливо подаваемую гай’шайн чернильницу. Почерк его мог показаться слишком крупным, но для огира был прямо-таки бисерным. Коврил следила за ним, заглядывая через плечо даже после того, как старейшина во второй раз поинтересовался, уж не думает ли она, будто он допустил ошибку.

Начал огир с семи стеддингов, разбросанных по Пограничным землям, – о них Ранд услышал впервые. Троллоки боялись соваться в стеддинги, и даже мурддраала могла загнать туда только крайняя необходимость. У Хребта Мира – Драконовой Стены – располагалось тринадцать, включая один на склоне Кинжала Убийцы Родичей, – от стеддинга Шангтай на севере до стеддингов Квичен и Саншен на юге. Последние два находились всего лишь в нескольких милях один от другого.

– С Разлома Мира лик земли и впрямь изменился, – пояснил Хаман в ответ на недоуменное замечание Ранда, продолжая торопливо – для огира – наносить на карты значки. – Суша стала морем, море – сушей, земля меняла свой облик. Иногда то, что отстояло далеко, оказывалось рядом, а то, что было близко, становилось далеким. Правда, никто не может сказать, далеко ли друг от друга находились Квичен и Саншен прежде.

– Ты забыл Кантойн, – прогудела Коврил, отчего очередной ливрейный слуга, вздрогнув, выронил ворох только что принесенных карт.

Покосившись на нее, Хаман вписал подсказанное название над рекой Иралелл, чуток севернее Хаддонского Сумрачья. На полоске земли западнее Драконовой Стены – от южной границы Шайнара до Моря штормов – находилось всего четыре стеддинга, которые огиры называли новооткрытыми, а значит, и самыми молодыми. В Тсофу огиры жили всего шестьсот лет, да и в трех остальных не более тысячи. Как ни странно, шесть стеддингов оказалось в Горах тумана, еще один нашелся и на Побережье Тени. Имелись они и в Черных холмах, и в лесах у реки Иво, и в горах над Дагоном, рекой, протекавшей севернее Арад Домана.

Был и другой, печальный перечень. Перечень заброшенных стеддингов – огиров осталось слишком мало. Такие попадались на Хребте Мира, в Горах тумана, на Побережье Тени, был один и на равнине Алмот, близ дремучей чащобы, называвшейся Пайриш Свар, и на мысе Томан, в северных предгорьях, обращенных к океану Арит. Но самым горьким для огиров был рассказ о стеддинге на окраине Арафела, который был поглощен разраставшимся на юг год за годом и сметавшим все на своем пути Запустением.

– Ширанду Великое Запустение поглотило тысячу восемьсот сорок три года назад, – грустно промолвил Хаман, – а Чандар – девятьсот шестьдесят восемь.

– Да процветает в Свете память о них, – пробормотали одновременно Коврил и Эрит.

– А я знаю еще один, который вы не отметили, – добавил Ранд. Перрин рассказывал, что как-то раз нашел там убежище.

Ранд развернул карту андорских земель, лежащих к востоку от реки Аринелле, и указал место – повыше дороги, ведущей из Кэймлина в Беломостье. Довольно близко отсюда.

Хаман поморщился, почти скривился: