Авиенда густо покраснела, а Нандера тут же заговорила с Джалани на языке жестов. Джалани от души расхохоталась, отчего румянец на щеках Авиенды разгорелся еще пуще. Ранд испугался, не кончилось бы дело танцем копий, но тут же вспомнил объяснения Авиенды, что ни Хранительницы Мудрости, ни их ученицы не дерутся на поединках. Правда, Авиенда вполне могла надавать Нандере затрещин.
Желая предупредить подобный поворот событий, он поспешно спросил:
– Но если это я вынудил Сулин сделать то, что она сделала, разве я не имею тох по отношению к ней?
Казалось, выставить себя большим дураком, чем он уже успел, невозможно. Ан нет. Ранду это вполне удалось. Лицо Авиенды сделалось пунцовым, а Джалани живо заинтересовалась узором на ковре под ногами. Похоже, степень его невежества огорчила даже Нандеру. Тебе могут сказать, что у тебя есть тох, пусть это и оскорбительно, тебе могут о нем напомнить, но если ты спрашиваешь сам, стало быть, не знаешь. Ну что ж, в конце концов, он не питал иллюзий по поводу своих познаний. И что он мог сделать? Приказать Сулин прекратить исполнять эту смехотворную работу и вновь надеть кадин’сор значило помешать ей исполнить свой тох. Любая его попытка облегчить ее бремя могла нанести урон ее чести. Ее тох был ее выбором. Что-то в этом есть, чувствовал Ранд, хотя что именно – не знал. Надо будет порасспросить Авиенду. Потом, если, конечно, она не умрет от стыда. Судя по лицам всех трех женщин, было ясно, что он и так уже привел ее в крайнее смятение. Свет, вот же угораздило!
Размышляя о том, что же все-таки предпринять, Ранд вспомнил о принесенном Сулин письме, которое так и держал в руках. Сунув его в карман, Ранд отстегнул пояс с мечом, положил его поверх Драконова скипетра, но тут же вновь вытащил пергамент. Кто мог отправить письмо с нарочным, который не задержался, даже чтобы перекусить? Снаружи не было никакой надписи, только сам гонец знал, кому предназначалось послание. И печать – какой-то цветок, вытисненный на пурпурном воске, – ничего Ранду не говорила. Пергамент же был плотный, очень дорогой, лучшей выделки. А вот содержание написанного изящным, витиеватым почерком письма вызвало у Ранда задумчивую улыбку.
– Чему ты ухмыляешься? – спросила Авиенда, с любопытством поглядывая на письмо. В выражении ее лица по-прежнему был заметен гнев – девушка сердилась на него за то, в какое положение он ее поставил.
– Приятно, знаешь ли, получить весточку от человека, который выражается просто и понятно, – ответил ей Ранд.
В сравнении с джи’и’тох все ухищрения Игры Домов и впрямь казались ему простыми. Подписи было достаточно, чтобы понять, кто отправил письмо, но, попав в чужие руки, оно могло быть понято как послание, адресованное другу, или теплый ответ знатному просителю. Аллиандре Марита Кигарин, благословенная Светом королева Гэалдана, конечно же, никогда не стала бы подписывать одним лишь именем, безо всяких титулов, письмо совершенно незнакомому человеку, а уж тем более Дракону Возрожденному. Очевидно, ее беспокоили белоплащники в Амадиции, а также тот пророк, Масима. С этим Масимой надо что-то делать. Аллиандре проявила осмотрительность, доверив пергаменту лишь самое важное, без чего нельзя было обойтись. И дала понять, что письмо необходимо сжечь, – упоминание о пламени его сердца означало именно это. Так или иначе, королева Гэалдана первой из всех властительниц обратилась к нему сама, по доброй воле, а не под угрозой меча. Вот бы еще найти Илэйн и вернуть ей Андор, покуда здесь не началась заваруха.
Дверь мягко приоткрылась. Ранд поднял взор, ничего не заметил и вернулся к письму, размышляя, все ли он понял, не упустил ли что важное. Читая, он сморщился и почесал нос. Ощущение скверны не исчезало, заставляя вспомнить о Льюсе Тэрине и его словах насчет смерти.
– Мы с Джалани займем свои места снаружи, – сказала Нандера.
Не отрываясь от письма, Ранд рассеянно кивнул. Том, тот наверняка с первого взгляда обнаружил бы в этом послании с полдюжины тонких намеков, о которых он и не догадывается.
Авиенда коснулась его запястья и тут же отдернула руку:
– Ранд ал’Тор, мне надо серьезно поговорить с тобой.