Властелин Хаоса

Мэт почувствовал на затылке взгляд Авиенды и услышал скрежещущий звук: усевшись, скрестив ноги, в уголке, она принялась править свой нож на точильном камне, время от времени посматривая на Мэта.

Вскоре пришли Налесин, Талманес и Дайрид.

– Значит, так, – с ходу заявил им Мэт. – Мы собираемся малость пощекотать Айз Седай, выручить из беды одну упрямицу, а другую зазнайку усадить на Львиный трон. Ах да, это Авиенда. Ежели кто не так на нее взглянет, она, чего доброго, перережет ему горло. А может, по ошибке перережет свое.

Авиенда расхохоталась, – видать, шутка Мэта пришлась ей по нраву. Но точить нож она не перестала.

Какое-то время Эгвейн не могла понять, почему боль перестала усиливаться. Затем, пошатываясь и сотрясаясь от рыданий, она поднялась на ноги. Слезы струились по ее лицу, бедра и ягодицы горели. Обнаженная, то и дело всхлипывая, стояла она посреди палатки под взглядами попивавших чай женщин. Стоять было тяжело; и Эгвейн не знала, долго ли она проплакала.

Сорилея, Эмис и Бэйр холодно смотрели на нее, да и не они одни, хотя большинство, сидя или лежа на подушках, переговаривались друг с другом. Благодарение Свету, все присутствующие, включая разносившую чай стройную гай’шайн, были женщинами – Хранительницами Мудрости и ученицами, которым она лгала, выдавая себя за Айз Седай.

К ее признанию они отнеслись по-разному. Худощавая желтоволосая Косайн из Станового Хребта, из Миагома, угрюмо заявила, что Эгвейн не имеет к ней тох. То же самое сказала и Эстейр, хотя обе решили остаться попить чаю. А вот Аэрон, похоже, готова была разорвать ее на части, да и Суранда…

Сквозь туманившие глаза слезы Эгвейн взглянула на разговаривавшую с Хранительницами Мудрости Суранду. Та оказалась совершенно безжалостной; правда, и многие другие от нее не отставали. Кожаный, в ладонь шириной ремень, найденный Эгвейн в одном из сундуков, был упругим и хлестким, а руки у этих женщин крепкими. И каждая отвесила Эгвейн не меньше полудюжины ударов.

Такого стыда Эгвейн не испытывала никогда в жизни. И дело было не только в том, что она стояла перед ними голая и рыдала, словно ребенок. И даже не в том, что они, когда не лупили сами, наблюдали за поркой. Больше всего Эгвейн стыдилась собственной слабости – даже айильская девчонка оказалась бы куда более стойкой. Впрочем, вряд ли бы какой девчушке пришлось испытать такой позор, но все же…

– Все? – Неужели этот дрожащий, запинающийся голос принадлежит ей? Как, наверное, смеялись бы эти женщины, узнай они, с каким трудом удалось Эгвейн собрать остатки самообладания.

– Только ты сама знаешь цену своей чести, – бесстрастно ответила Эмис, державшая ремень за широкую пряжку. Беседовавшие притихли.

У Эгвейн перехватило дыхание. Так, значит, достаточно ей сказать, что все кончено, и все будет кончено? Она могла покончить с этим, получив по одному удару от каждой женщины. Она могла…

Морщась от боли, Эгвейн опустилась на колени, а потом растянулась на коврах. Она сунула руки под подол юбки Бэйр, обхватив ее мягкие сапожки и чувствуя под пальцами костлявые лодыжки Хранительницы. На сей раз она непременно сохранит мужество, не дрогнет духом. На сей раз она не закричит, не будет плакать, не станет брыкаться и дергаться, ни за что не станет… Однако ремень так и не ударил ее. Подняв голову, Эгвейн сморгнула слезы и спросила:

– Чего вы ждете? – Голос ее еще дрожал, но в нем чувствовалась и нотка гнева. Пожалуй, не только нотка. Как они могут в довершение ко всему еще и заставлять ее ждать? – Делайте свое дело, да поскорее. Может, вы забыли, что сегодня мне предстоит отправиться в путь?

Эмис бросила ремень на ковер:

– Эта женщина не имеет тох ко мне.

– Эта женщина не имеет тох ко мне, – прозвучал голос Бэйр.

– Эта женщина не имеет тох ко мне, – произнесла Сорилея и, склонившись над Эгвейн, убрала с лица девушки влажные волосы. – Я всегда знала, что у тебя сердце Айил. Ты исполнила свой тох. А теперь вставай, девочка, пока мы не подумали, что ты хвастаешься.

Потом Хранительницы помогли Эгвейн подняться, утерли ее слезы и вручили носовой платок, чтобы она могла высморкаться. Другие женщины по очереди подходили к ней – каждая объявляла, что Эгвейн не имеет к ней тох, после чего следовали объятия и улыбки. Эти улыбки поразили Эгвейн больше всего – Суранда, так та просто лучилась. Правда, уже в следующее мгновение девушка поняла, в чем дело. Будучи исполненным, тох переставал существовать, а вместе с тох исчезала и породившая его причина. Исчезала напрочь, будто ее и не было. Наверное, помогло и то, как повела она себя под конец. Может, поначалу она и не проявила должной твердости духа, но в конце концов все исправила. И насчет сердца Айил Сорилея не ошиблась. Частица ее сердца останется айильской навсегда.