Эгвейн умыла лицо. Дважды. Затем она отыскала свои седельные сумы и принялась складывать вещи. Все вроде бы мелочи: гребешки, зеркальца, шкатулочка для рукоделия – резная, позолоченная коробочка, наверняка принадлежавшая прежде какой-нибудь леди, кусочек белого мыла с ароматом розы, чистые чулки, сорочки, носовые платки и… В конце концов вместительные сумы оказались забитыми так, что ей с трудом удалось их закрыть. Несколько платьев, плащей и айильскую шаль пришлось сложить в отдельный узел и аккуратно перевязать его веревкой. Лишь после этого Эгвейн огляделась по сторонам: не забыла ли чего? Все здесь принадлежало ей – и ковры, и подушки, и чудесный умывальник, и прекрасные резные сундуки. Саму палатку, и ту ей подарили. Жаль, что с собой всего этого не увезешь.
Поймав себя на мысли о сундуках, Эгвейн решила, что таким образом она невольно пытается оттянуть самое неприятное, и рассердилась.
– Коли считаешь, что у тебя сердце Айил, так изволь не трусить.
Выяснилось, что если как следует попрыгать, то чулки можно натянуть и не присаживаясь – чего бы ей, ясное дело, совсем не хотелось. За чулками последовали крепкие, как раз для дальней дороги, башмаки и белая нежная шелковая сорочка. И только потом Эгвейн натянула темно-зеленое дорожное платье. Удобное, для верховой езды лучше не придумаешь, одна беда – больно уж плотно облегавшее в бедрах и этим неприятно напоминавшее, что сидеть она еще долго не сможет.
Не было смысла выходить из палатки, да Эгвейн и в любом случае предпочла бы этого не делать. Скорее всего, Бэйр и Эмис уже ушли к себе, но вдруг они все же где-нибудь рядом. И, не ровен час, увидят, что она станет делать. Это может обидеть их – если у нее получится. Ну а если нет… Тогда ее ждет долгая дорога.
Нервно потерев ладони, Эгвейн обняла саидар. Единая Сила давала возможность более чутко ощущать все, включая собственное тело. А ощущать его
Воздух возле сотворенного ею плетения слегка замерцал, будто туманом огораживая половину помещения. Там, если, конечно, она не дала маху, должно было находиться созданное ею отражение палатки в Тел’аран’риоде – полностью соответствующее тому, что существовало наяву, до такой степени, что одно
Перекинув седельные сумы через плечо, Эгвейн взяла узел под мышку, ступила сквозь мерцающий барьер и отпустила саидар.
Она сразу поняла, что находится в Тел’аран’риоде: хотя в палатке было светло, зажженные наяву лампы здесь не горели. И очертания предметов – умывальника, сундука – почти неуловимо, но непрерывно менялись. Она вступила в Тел’аран’риод во плоти. Впрочем, ощущения были почти такими же, как и когда она бывала здесь во снах.
Вынырнув наружу, Эгвейн осмотрелась. Желтая, в три четверти луна освещала затихший лагерь – костры не горели, и возле палаток не было движения – и видневшийся вдали окутанный тенями Кайриэн. Теперь оставалось лишь добраться до Салидара. Эгвейн уже думала об этом, но пока не была уверена, что путешествие окажется легким. Все зависело от того, сумеет ли она управиться со своими ощущениями так же, как удавалось ей, будучи частицей Мира снов.
Сосредоточившись на том, что ей следовало найти, Эгвейн обогнула палатку и улыбнулась. Так и есть – там стояла Бела. Приземистая косматая кобылка, на которой она давным-давно уехала из Двуречья. Сон это или не сон, но лошадка радостно заржала и потянулась к девушке носом.
Выронив свою ношу, Эгвейн обняла лошадиную голову.
– Как я рада видеть тебя, – прошептала девушка. Пусть это отражение, иллюзия, но темный блестящий глаз,
Эгвейн представила себе седло с высокой задней лукой – оно тут же оказалось на лошадиной спине. Правда, с виду не слишком мягкое, неплохо бы вообразить мягкое седло, но как оно должно выглядеть? И тут Эгвейн поняла: во плоти ли, нет ли, здесь она может делать все, что угодно, в том числе и со своим телом. Сидеть в седле ей больно не будет. Вот бы еще и Белу перенести сюда во плоти… Она сосредоточилась.
Все удалось. Приторочив к седлу сумы и узелок, Эгвейн взобралась на лошадь и не смогла сдержать улыбку.
– И никакого обмана, – сказала она кобыле. – Не думали же они, что я поеду в Салидар вот так.
Впрочем, возможно, они подумали и об этом. Но только у всякого терпения, пусть даже у тебя и айильское сердце, есть пределы.
Эгвейн развернула Белу и легонько ударила ее пятками в бока:
– Мне велено торопиться, так что тебе придется мчаться быстрее ветра.