Властелин Колец

Как и ожидалось, после ужина Барлиман пришёл в гостиную проверить, всё ли сделано к их удовольствию. И всё действительно было прекрасно: во всяком случае, с пивом и провизией в "Пони" никаких перемен к худшему пока ещё не произошло.

— Теперь я не дерзну предложить вам зайти в Общий Зал сегодня вечером, — сказал Барлиман. — Вы устали, да и, как бы то ни было, там сегодня мало народу. Но если бы вы уделили мне полчасика прежде, чем отправитесь по кроватям, я охотно потолковал бы с вами, спокойно так, чисто между нами.

— Нам бы тоже хотелось именно этого, — ответил Гэндальф. — Мы не устали. Мы принимаем вещи легко: мы промокли, устали и проголодались, но ты всё это поправил. Так что давай, присаживайся! А если у тебя найдётся табачок, мы просто благословим тебя.

— Эх, если б вы попросили чего другого, мне было б куда приятнее, — сказал Барлиман. — Это именно та вещь, которая у нас в недостаче, потому что мы припасли только то, что вырастили сами, а этого явно мало. Из Хоббитании теперь ничего не поступает. Но я постараюсь что-нибудь сделать.

Вернувшись, он принёс им пачку пресованного листа, которой им должно было хватить на пару дней.

— Южный, — сказал он. — И лучший из того, что у нас есть, но с Южноудельским, конечно, не сравнить, как я всегда говорил, хотя, прошу прощения, но в большинстве случае я всегда стою за Пригорье.

Они усадили его в большое кресло у камина, Гэндальф уселся с другой стороны очага, а хоббиты разместились в низких креслах между ними, а потом они поговорили много полчасиков подряд, и обменялись всеми новостями, которые мистер Буттербур пожелал сообщить или услышать. Большинство вещей, о которых они рассказывали, повергало хозяина гостиницы в смущение и изумление и находилось далеко за пределами его кругозора. Практически единственным комментарием, который они смогли извлечь, было "Не скажите!", часто повторяемое в защиту от показаний собственных ушей мистера Буттербура:

— Не скажите, мистер Торбинс, или мистер Накручинс? Я что-то совсем запутался. Не скажите, господин Гэндальф! Ну и ну! Кто бы мог подумать в наше-то время!

Но он много поведал на свой собственный счёт. Дела, можно смело сказать, были далеки от хорошего. Они были неблестящи. Да что там, шли просто из рук вон плохо.

— Теперь никто и близко не подходит к Пригорью со стороны, — сказал Барлиман. — А весь местный народ в основном сидит дома и держит двери на запоре. Всё это из-за тех приезжих и бродяг, которые в прошлый год начали подтягиваться по Зелёному, то бишь, Неторному тракту, если припоминаете, но потом их объявилось ещё больше. Некоторые были просто бедолагами, которые убегали от всяких неприятностей, но большинство оказались плохими людьми, вороватыми и шалыми. Да и в самом Пригорье стало беспокойно, ужасно беспокойно. Да, у нас ведь была тут настоящая драка, и даже кое-кого убили, убили до смерти! Если вы только можете мне поверить.

— Разумеется, верю, — сказал Гэндальф. — Скольких?

— Трёх и двух, — ответил Буттербур, подразумевая большой народ и маленький. — Беднягу Мэта Верескора, и Роули Яблокса, и малыша Тома Рожка с Захолмья, и Вилли Норкинса с верхнего конца, и одного из Накручинсов из Столбов, — все хорошие парни, и их сильно не хватает. А Гарри Козолист, который обычно стоял на Западных воротах, и Билл Осинник, они перешли на сторону чужаков, и ушли вместе с ними. И по-моему, они-то и впустили их тогда. В ночь драки, я имею в виду. А она как раз была после того, как мы указали им на ворота и вытолкали их взашей, перед самым концом года; а драка была уже в самом начале нового года, после обильного снегопада, который у нас тут был.

И теперь они подались в разбойники и живут снаружи: прячутся в лесах за Лучниками и в пустых землях к северу. Это немного напоминает недобрые старые времена из легенд, вот что я скажу. На дорогах небезопасно, так что никто не ездит далеко, и народ запирает двери рано. Нам приходится держать часовых вокруг всей ограды, а по ночам ставить кучу людей на ворота.

— Да? А нас никто не потревожил, — сказал Пин, — хотя мы ехали медленно и часовых не ставили. Мы думали, что оставили все тревоги позади.

— А! Вот это нет, господин, и тем больше жалость, — отозвался Буттербур. — Но неудивительно, что они оставили вас в покое. Они не станут вязаться с вооружённым народом, при мечах, шлемах, щитах и всем прочим. Подумают дважды, прежде чем станут. И я должен признаться, что это и меня немного застигло врасплох, когда я увидел вас.

Тут хоббиты неожиданно поняли, что люди изумлённо глазели на них не столько поражённые их возвращением, сколько тем, как они одеты. Сами они настолько привыкли к войне и путешествию в хорошо вооружённых отрядах, что совершенно забыли, что сверкающие кольчуги, выглядывающие из-под плащей, шлемы Гондора и Герцогства и красивые эмблемы на их щитах будут казаться чужеземными в их собственной стране. Да и Гэндальф, ехавший теперь на своём высоком серебристом коне, был весь одет в белое с наброшенной поверх всего великолепной синей с серебром мантией и длинным мечом Яррист на поясе.