Властелин колец

На рассвете он опустил меня на землю Роханда; здесь долгая часть моего рассказа кончается. Остаток его будет короче. В Роханде зло уже принялось за дело: Саруман опутал этот край ложью и князь не пожелал меня слушать. Он повелел мне взять коня и убираться; и выбор мой его не обрадовал. Я выбрал лучшего из роандийских скакунов, подобного ему мне не доводилось видеть.

— Тогда это должен быть воистину благородный конь, — заметил Арагорн. — И тем более печалит меня весть, что Саурон получает таких коней. Когда я в последний раз был там, роандийцы никому не платили дани.

— Не платят и теперь, — сказал Боромир. — Готов присягнуть в этом. Это все ложь — и идет она от Врага. Мне ли не знать наших верных и доблестных союзников?

— Завеса Тьмы накрыла дальние земли, — отозвался Арагорн. — Под ее тенью переродился Саруман. Роханд осажден. Кто знает, что ты найдешь там, вернувшись?

— Только не это, — сказал Боромир. — Никогда не станут они откупаться конями. Всадники любят их, как своих детей. И они правы: кони Роандийской Марки пришли с лугов Севера, и род их столь же волен и древен, как род их господ.

— Верно! — согласился Гэндальф. — И есть среди них один, что родился, должно быть, на заре мира. Коням Кольценосцев не сравниться с ним: он неутомим и быстр, как несущийся ветер. Его зовут Ночиветром. Днем шкура его блестит серебром, а ночью он подобен тени и невидим. А как легка его поступь! Никто никогда не садился на него, но я укротил его — и он примчал меня в Край, когда Фродо был у Могильников — а ведь пустились мы в дорогу одновременно: я — из Роханда, он — из Хоббитона.

По пути страх мой рос. Чем дальше на север — тем чаще я слышал о Всадниках, и, хотя я день ото дня нагонял их, они все еще были далеко впереди. Я понял, что они разделились: несколько осталось стеречь восточные границы неподалеку от Зеленого Тракта, другие проникли в Край с юга. Я приехал в Хоббитон — Фродо уже ушел; но я перекинулся парой слов со старым Гискри. Сказал он мне много — но почти ничего по делу. Зато новых владельцев Торбы ругал нещадно.

«Мне в мои годы только перемен не хватает, — ворчал он. — Да еще перемены — то все к худшему». «Всё к худшему», — это он твердил все время.

«Худо» — плохое слово, — сказал я ему. — И, надеюсь, ты не доживешь до него». Но из его ворчания я все же понял, что Фродо ушел меньше недели назад, и черный всадник наведался в Торбу в тот самый вечер. В страхе я поехал дальше. Забрендия гудела ульем и копошилась, как развороченный муравейник. Домик в Балке был разорен и пуст; и на пороге его лежал плащ — плащ Фродо. Тут надежда оставила меня, и я не стал ничего выяснять (а зря: вести бы меня успокоили), а тут же поспешил по следу Всадников. Это оказалось нелегко: он вел в разные стороны, и я растерялся. Но мне показалось, что один или двое двинулись к Усаду; и я поехал следом, думая, что скажу при встрече трактирщику.

«Ну, держись, Хмель, — думал я, — если в этой задержке виноват ты — я поджарю тебя на медленном огне». Он ничего лучшего и не ожидал и, когда увидел мое лицо, упал на колени и затрясся, как осиновый лист.

— Что ты с ним сделал? — в тревоге воскликнул Фродо. — Он был очень добр к нам и помогал, чем мог.

Гэндальф рассмеялся.

— Не бойся! — сказал он. — Я не тронул его и даже почти не ругал. Такая радость охватила меня, когда он перестал трястись и поведал мне новости, что я заключил старину в объятия. Как это случилось, я тогда не знал, но понял, что ты был в Усаде и ушел этим утром вместе с Бродником.

«С Бродником!» — воскликнул я.

«Да, сударь, боюсь, что так, сударь! — пролепетал Хмель, решив, что рассердил меня еще больше. — Уж как я старался его не пускать — а он все-таки пролез! И они взяли его-таки с собой. Очень они чудно тут себя вели: своенравно, сказал бы ты».

«Милый мой дурень! Золотой мой осел! Трижды достойный трактирщик! — вскричал я, не сдержав радости. — Да это же самые лучшие вести, какие я слышал с Солнцеворота. Они заслуживают на грады. Да будет пиво твое лучшим из лучших семь лет кряду! Теперь я наконец смогу спокойно уснуть — впервые уж не помню с какого времени».

Ту ночь я провел в Усаде, дивясь, куда подевались Всадники: до сих пор в селенье, казалось, видели лишь двоих. Но ночью мы услыхали и других. По крайности пятеро примчалось с запада — они снесли ворота и вихрем пронеслись по Усаду; усадичи, должно быть, до сих пор трясутся и ждут конца света. Я поднялся до рассвета и поехал за Всадниками.

Я не знаю наверное, но мне кажется совершенно ясным, что произошло. Предводитель их оставался в засаде к югу от Усада, двое поскакали вперед — через селение, а четверо других проникли в Край. Но когда и те и другие сбились со следа, они вернулись с вестями к Предводителю, и какое-то время за Трактом не следил никто, кроме шпионов. А потом Предводитель послал нескольких напрямик на восток, а сам с остальными в ярости поскакал по Тракту.