Властелин огня

— Отец вчера пришел очень довольный. Он говорил с начальником местного управления ФСБ и кое-что узнал. Очень интересная история с предыдущим Александром Ковачем! В годы войны он считался одним из лучших сталеваров, и действительно, — в том, что удалось вовремя выплавить особо прочную бронебойную сталь для танков, в основном его заслуга! А сразу после войны того Ковача почему-то решили арестовать как американского шпиона. И кончилось все это непонятно чем. Считается — он погиб, когда его арестовывали. Начальник управления сказал отцу, что архивное дело показать ему не имеет права, но отец вполне может обратиться с запросом о полной реабилитации — о полном посмертном оправдании, то есть несправедливо обвиненного Александра Ковача. Тогда разрешат и дело поднять. А нашему теперешнему Александру Ковачу это может пригодиться — вдруг он такой странный потому, что до сих пор обижен за своего отца или, там, деда — кем ему этот прошлый Александр Ковач приходится. Он наверняка будет очень рад, если справедливость наконец восстановят! — Машка тараторила быстро-быстро, я порой не успевал понимать некоторые слова, но основное улавливал и поэтому не просил говорить помедленней. Я и сам был захвачен. — А насчет того, совсем давнего Ковача, отец думает, что могло быть приблизительно то же самое! Он говорит, тот Ковач работал во времена первой пяти летки, а тогда на заводы хлынуло много беженцев из деревень, и среди них были раскулаченные, которые это скрывали. А еще повсюду искали вредителей. Во вредители могли записать из-за сущих пустяков, и может, тот давний Ковач из-за чего-то подобного и пострадал. Тогда понятно, почему все сведения о нем уничтожены, кроме случайного упоминания в одном из списков сталеваров, представленных к наградам. Если все так, отец это раскопает и тоже добьется реабилитации того Ковача!

— Здорово, — сказал я.

— Правда, есть одна странность, — сказала Машка.

— Какая?

— Отец сразу сказал нашему Ковачу, что будет добиваться реабилитации его предка, а Ковач совсем не обрадовался и даже заявил, что ему это не нужно и что лучше этим вообще не заниматься. Отец, по-моему, немного расстроился…

— Да, занятно, — кивнул я. — Интересно, почему Ковач не хочет, чтобы копались в истории его семьи? Впрочем…

— Что? Ты тоже что-то знаешь?

— Я случайно узнал, что во время ареста Ковача, в сорок шестом году, в мартеновском цехе произошло что-то чрезвычайное. Может, история была настолько крутая, что Ковач не хочет, чтобы и сейчас ее раскопали?

— Откуда ты это знаешь?

— От Якова Никодимовича. Я ему тоже задавал кое-какие вопросы по истории завода…

— Никодимыч в своем репертуаре? — рассмеялась Машка. — Ну да, он чудак, конечно, но знает очень много. Что он еще тебе рассказывал?

— Обещал поискать. Может, уже и нашел. Прошло больше двух недель.

Машка размышляла, хмуря брови.

— Мне не верится, будто Ковач боится, что все узнают про его отца или деда, которые могли быть виноваты в большой аварии — тогда ведь и люди погибли. Что-то другое его смущает… Но что?

— Может, еще узнаем. Так твой отец собирается заниматься этой реабилитацией, даже несмотря на то, что Ковач его чуть ли не послал?

— Собирается. Отец считает, что в Коваче до сих пор может говорить обида. С завтрашнего дня он начинает готовить документы.

— Вот тогда, думаю, все и выяснится. А я попробую еще раз Никодимыча потрясти.

— Попробуй обязательно.

Мы дошли до катка и два часа катались с огромным удовольствием: выделывали на льду кренделя и восьмерки, и нам было весело, как редко бывает. Был момент, когда Машка, не вписавшись в поворот, с разгона врезалась в меня, и я ее удержал, проехав назад метра на три, но на ногах устоял — и в груди у меня что-то екнуло… Мне не хотелось отпускать Машку, когда она опять обрела равновесие, а она поглядела на меня так серьезно, как будто это поняла.

Домой мы стали собираться только, когда осознали, что совсем выдохлись и проголодались. Машка взяла нам в кафе палатке при катке (вот когда я с горечью подумал, что это я должен ее угощать, но у нее есть карманные деньги, а у меня нет) по половинке пиццы и по пластиковому стаканчику горячего чая.

Домой мы шли не спеша, чувствуя гудение в ногах.

— Послушай, — сказала Машка. — А почему бы нам не на пасть на Никодимыча прямо сегодня, в выходной? Он наверняка дома. Попробуем его как следует потрясти.

— Да его и трясти не придется, — рассмеялся я. — Ты же знаешь, он всегда рад слушателям.

— Вот и двинем к нему после обеда, а?

— Хорошо! — Я безумно обрадовался. Получалось, мы с Машкой проведем вместе целый день до вечера. Такого еще не бывало. — А потом и с собаками погуляем. Я через часок за тобой зайду?

— Только домой за мной не заходи, — сказала Машка. — А то мои обязательно будут поддразнивать меня насчет «женихов». Давай в три часа около моего подъезда.