Властелин видений

– Он твой друг?

– Не совсем.

– Тогда зачем ты его ищешь? – Бровик прищурил черные глаза и уточнил: – Ты хочешь убить его, верно?

– Все будет зависеть от нашего разговора, – сказал Глеб. – Если мне не понравится то, что он скажет, я его убью.

Юный ловчий метнул на Глеба быстрый, нервный взгляд исподлобья, затем нахмурился и задумчиво постучал по столу худыми пальцами с обкусанными ногтями.

– Не знаю, что и сказать… – пробормотал он. – Видишь ли, мне не очень нравится, когда убивают невинных людей.

– Я тебя понимаю. Но человека, которого я ищу, никак не назовешь невинным.

– Ты готов в этом поклясться?

– Да.

– Тогда поклянись.

– Чем я должен поклясться?

– Велесом.

Глеб поднял правую руку и торжественно изрек:

– Клянусь Велесом, что человек, которого я ищу – убийца и мошенник.

Паренек облегченно вздохнул.

– Что ж… Раз ты поклялся… Ладно. Я пойду с тобой в Гиблое место. Но мы толком не познакомились. Как мне тебя называть?

– Зови меня Глеб. Глеб Первоход.

– Глеб Первоход. – Паренек задумался. – Я где-то уже слышал это прозвище… Вот только где?

Глеб поднялся из-за стола.

– Ты куда? – насторожился Бровик.

– Пей сбитень, а я поговорю с целовальником.

Парень прищурился:

– А если я убегу?

– Тогда мне придется искать другого спутника, – ответил Глеб и зашагал к стойке.

– Эй, погоди! – Бровик схватил свои кружки и поспешил за Глебом. – Я с тобой.

– Чего это вдруг? – удивился Глеб.

– Ты нанял меня, чтобы я сопровождал тебя. И обещал щедро заплатить. Пока я не получу свои деньги, я буду оберегать тебя, как зеницу ока.

– Что ж… – Глеб пожал плечами, отвернулся и зашагал дальше.

К стойке они подошли вместе.

– Эй, друг! – подозвал целовальника Глеб и, когда тот подошел, протянул ему еще одну серебряную монету. – Угости посетителей олусом еще раз.

Целовальник покосился на Бровика и с усмешкой определил:

– Вижу, ты нашел себе удачливого спутника?

– Да, – спокойно ответил Глеб, не обращая внимания на иронию, проскользнувшую в голосе целовальника. – И мне нужен еще один.

– Что ж… Коли так, то сделаю.

12

– «Зачем лицо ты отвращаешь скорбное? Прикрывши платьем слезы набежавшие…» – Черноволосый парень со смуглым, грустным лицом отхлебнул вина и смахнул с ресниц слезы. – Закатилось солнце дней моих, – с невыразимой грустью продекламировал он. – Погрузилась душа моя в потемки на веки вечные.

– Уж слишком сильно ты переживаешь, толмач, – заметил один из собутыльников грустного молодого человека.

Тот горько усмехнулся и кивнул.

– Вы правы, сударь. Но что делать, если тоска разрывает мне душу? Пейте, сеньоры, пейте за здоровье несчастного толмача Рамона Гандольфини.

Толмач Рамон сильно отличался от мужиков, с которыми пил. Длинные, сильно вьющиеся и черные, как смоль, волосы его были стянуты сзади яркой лентой. Черные бородка и усы были аккуратно подстрижены. Даже камзол его – довольно заношенный и залатанный – был чист и опрятен.

– Стоит ли так убиваться по бабенке, – небрежно проговорил другой собутыльник Рамона, вольный охоронец по кличке Легаш.

Рамон прищурил на него свои черные и мягкие, как южная ночь, глаза и покачал указательным пальцем.

– Друг мой, не стоит так говорить. Когда я слышу столь недостойные речи, сердце мое наполняется грустью, глаза – слезами, а душа – гневом.

Охоронец Легаш, мужик рослый и широкоплечий, положил на стол огромные руки, сжал кулаки, каждый из которых был размером с голову Рамона, и усмехнулся.

– И что ты мне сделаешь, толмач? У тебя даже меча нет.

– Это верно, – согласился Рамон. – Меча у меня нет. Но у меня есть вот это.

С этими словами он ловко выхватил из-за пояса два кинжала и рубанул ими об стол, намертво пригвоздив широкие рукава охоронца к столешнице.

Охоронец Легаш побледнел. Мужики, сидевшие за столом, заухмылялись, закачали головами.

– Ай да толмач!

– Ловок, леший его дери!

– Никогда не суди о людях по внешности, друг мой, – проворковал Рамон, глядя в глаза охоронцу своими черными бархатистыми глазами.

Легаш дернул щекой и прохрипел:

– Вынь ножики.

– Как скажешь, – согласился Рамон и одним быстрым, сильным движением вынул кинжалы из дубовой столешницы. Затем ловко крутанул ими в воздухе и сунул за пояс.

– Ай да толмач! – снова воскликнул кто-то из мужиков. – Уел он тебя, Легаш. Как пить дать – уел.

Охоронец осмотрел продырявленные рукава полукафтана, перевел холодный взгляд на Рамона и процедил сквозь зубы:

– Я это запомню.

– Само собой, – кивнул толмач. – Память – единственное утешение для человека, потерявшего самое дорогое, что он имел. Пейте, друзья мои, и скорбите со мной, ибо скорбь моя безмерна, и если я не поделюсь ею с кем-нибудь, то просто умру.

Минуту спустя, ополовинив кружку олуса, Рамон заговорил снова, и голос его был мягок и грустен:

– Знали бы вы, судари, каким ангелом была моя Улита. Волосы ее были мягкими и шелковистыми, как весенняя трава. А глаза ее своим блеском могли затмить блеск звезд. Надеюсь, теперь она в лучшем мире, чем этот.

Мужики переглянулись. В глазах их застыла насмешка, но усмехнуться открыто после фокуса с кинжалами никто не решался.