Властелины погоды

Из машины я позвонил в Отдел. Секретарша Россмена сообщила, что он занят, но пошлет кого-нибудь встретить меня в холле.

Автомобильная стоянка возле Бюро была забита машинами, а в холле металось множество людей. Я назвал свое имя дежурному, тот кивком указал мне на тоненькую хорошенькую блондинку в светло-зеленой юбке и такого же цвета свитере, сидевшую за столом. От всей ее легкой фигурки, казалось, исходил аромат свежести, цветущих полей.

— Присцилла Барневельд, — представилась она. — Доктор Россмен просил сопровождать вас, чтобы вы не заблудились по пути в Сектор.

Я заметил, что глаза у нее серовато-зеленого цвета, слегка удлиненное лицо с правильными чертами заканчивалось небольшим, но решительным подбородком.

— Да-а, — протянул я, — вы, пожалуй, самый приятный из всех сюрпризов, с которыми мне довелось встретиться в Бюро погоды.

— А это самый приятный комплимент… по крайней мере за сегодняшний день. — Она говорила с легким, едва заметным акцентом. — Лифты вон там.

— Не забудь очки, Барни, — напомнил ей дежурный.

— О, спасибо, — она вернулась к креслу, в котором сидела, и подобрала очки. — Без них я бы весь день напролет щурилась.

— А почему Барни? — спросил я, пока мы шли к лифтам.

Улыбка скользнула по ее лицу.

— Это лучше, чем «Присей» или «Силли», не правда ли?

— Да, конечно. — Двери лифта распахнулись, и мы вошли в кабину. — А это вам не мешает порой?

— Да не такой уж я пунктуальный человек… особенно в отношениях с людьми… Третий этаж, пожалуйста, — сказала она в щелку панели автоматического управления лифтом.

Оформление документов в секции обслуживания на установку у нас в Гонолулу службы срочного прогнозирования доктора Россмена заняло у меня почти час. Барни помогала мне и, когда все нужные бумаги были заполнены, заложила их в автомат-исполнитель, который занимал большую часть помещения. Потом она спросила:

— А вы видели все здание? Я бы могла устроить вам официальную экскурсию, хотите?

«Только этого мне не хватало», — подумал я; впрочем, это все же лучше, чем торчать в аэропорту в ожидании очередного рейса.

— Ну, что ж, показывайте.

Экскурсия заняла остаток утра. Здание оказалось гораздо вместительнее, чем можно было предположить, обозревая его снаружи. С задней стороны находилась пристройка, где размещались магазины и склады запасного оборудования. Барни показала мне лаборатории, в которых занимались изучением свойств воздуха при различных давлениях и температурах: его химическим составом, способностью поглощать тепловую энергию, влиянием содержания водяного пара, частиц пыли и множеством других явлений. По пути к вычислительному центру мы оказались в теоретическом секторе.

— У теоретиков особо нечего смотреть, — сказала Барни, когда мы проходили мимо их небольшого помещения. — Только и знают, что целыми днями сидят и пишут уравнения, которые мы потом должны решать.

Вычислительный центр производил сильное впечатление: ряд за рядом тянулись гудящие компьютеры, из кассет выползали спирали перфолент, куда-то бежали девушки, печатающие устройства выстреливали длинные свитки непонятных цифр и символов.

— Здесь я работаю, — донесся до меня голос Барни сквозь шум машин. — Я математик.

Я рассмеялся.

— Для не очень-то пунктуального человека, как вы изволили выразиться, это весьма неожиданная профессия.

— Я не очень пунктуальна только с людьми, — возразила она. — Другое дело с компьютерами. Я прекрасно лажу с большими машинами. Они не проявляют нетерпения, им незнакома смена настроений. Они строго логичны. Нужно только задать им программу на будущее. С ними гораздо легче договориться, чем с людьми.

— Но с ними, наверно, довольно скучно, — заметил я.

— Ну, а люди, особенно некоторые, иногда раздражают, отпарировала Барни.

— Это место, — сказал я, наблюдая за девушками, обслуживающими компьютеры, — представляется мне гаремом для метеорологов.

Барни кивнула.

— Здесь и в самом деле то и дело завязываются романы. Я частенько говорю, что, если бы программистами были мужчины, в отдел наведывалось бы вдвое меньше мужчин с требованиями специального программирования.

— Вероятно, женский труд дешевле.

— И лучше, во всяком случае, если говорить об аккуратности, — горячо заверила меня Барни.

— Простите, я сказал, не подумав. Такая у меня дурная привычка. Я не имел в виду…

— Я не обижаюсь, — улыбнулась Барни.

Чтобы переменить тему разговора, я сказал:

— Вчера вечером я встретился с доктором Барневельдом это ваш отец или дедушка?

— Дядя, — ответила Барни. — Ян Барневельд. Он получил Нобелевскую премию за исследования физической химии воздуха. Это он изобрел первые препараты для засеивания облаков, которые воздействуют на непереохлажденные облака.

Звучало внушительно, хотя я не имел ни малейшего представления о предмете разговора.

— Мой отец — Ханнес Барневельд, они с мамой работают в Обсерватории Стромло в Южной Африке.

— Астрономы?

— Да, отец — астроном, а мама — математик. Они работают вместе.

Я улыбнулся.

— Значит, вы пошли по стопам своей матери.